СМОТРИТЕ
***
Заря – цирковая плясунья,
Под ней – горизонта струна.
Смотрите – похоже, глазунья:
Сквозь облако охрой – луна.
Предутренне дрогнули блики –
Грачи заполошно кричат:
"Смотрите, не ушки брусники
Из рыхлого снега торчат?"
Пугаются звонов о донце,
Отцеженных в добрых руках.
Восходят, как в сказке, два солнца –
В подойнике и на рогах!
Смотрите – в кустах перелесков
Из гнили и пней с каждым днём
Всё больше глазеет пролесок,
Пронзающих синим огнём!
* * *
Небо, как река, над чередою
Наших дел, безделиц, снов и слов
Уплывает в даль, где за чертою
Удит неизвестный рыболов.
Ни волны, ни шороха, ни плеска.
Лишь однажды в день над суетой
Дёргается солнечная леска
С лучезарной рыбкой золотой.
* * *
Трудись, и однажды, пронзив чернозём,
Почувствуешь землю живую живьём:
Червей, словно вены дрожащие, в дёрне
И в чёрной работе окрепшие корни,
И затхлый и сладкий до горечи дух, –
И кратко подумаешь, чуть ли не вслух,
Что суть проявлений и промыслов жизни –
В глубинах и высях, и в шири Отчизны...
С ТОБОЙ
***
Жизнь моя – до чего одинокая женщина…
Как испуганно ищешь себя, до конца,
По ночам – как во мне – кружишь в башне бревенчатой,
Между век – на рассвете – сбегая с крыльца.
Так и льнёшь, умоляя о новых исканиях,
Умолчаниях жадных, сведениях рук.
Что могу? Разве вправе простыми руками я
Прикасаться к чему-то святому округ?
Я бы выдал тебя за Такого Таковича
И повёз, разодетую, в мир молодой,
Только жаль: не разъять нас, притиснутых горечью,
Не разлить нас, негреющих, пришлой водой.
Да, никто по ночам так не будит объятьями,
Как умеешь лишь ты, моя верная жизнь.
А испуг можно вылить, отвесть и заклятьями.
А в душе, если хочешь кружиться, – кружись!
* * *
Вот стоит и дрожит. Ждёт, чего б испугаться.
Если нечего – в страхе, что страху конец.
Замерла. Нет, жива. Продолжает вдвигаться
В середину отары таких же овец.
Видно, мало боязни своих умираний.
Слаще вместе с другими низвергнуться в дрожь.
Очень жаль. Но жалею лишь в случае крайнем.
То ль сказать, что люблю? А зачем эта ложь?
* * *
Влюбился снова. Снова?
Попал. Но в глаз иль бровь?
Любая – не от слова
Сердечного – любовь.
Кто? Зряча, не слепая,
Не зряшна меж людьми.
Но... Далека любая
От лю′бой! От Любви...
* * *
И не твоё, и не моё подавно
В колодце лето спит на самом дне.
Ты высыпаешь яблоки и плавно
Идёшь по саду дымному ко мне.
Идёшь, идёшь, пустым дразня подолом,
И разум – нет! – кричит на это вдруг,
Смущён прощальным дансинг-произволом
Стрижей, простор кромсающих вокруг.
Морщинка, что ли, врезалась в межбровье?
Молчи – иль нет, скажи – не глубока…
Исходят падалицы мёртвой кровью:
До черноты изранены бока.
И ветви рук обуглены по плечи…
Не трепещи: не больно обману.
Скажу, солгу, что помню день и вечер,
Костёр и дым, окутавший луну.
Что вожделенным взлётом в поднебесье
Мы искупили яблочную смерть…
Скажу, солгу – мол, снова будем вместе:
Ты, я и сад, – без памяти гореть!
СОБРАТУ
*** Красота спасёт мир… Ф. Достоевский (ироническая реплика, «Идиот», ч. 3, гл. V)
Идём ли, люди, временем? Стоим,
А ветры Хроноса влекут жестоко.
Не каждый встречно повернётся к ним,
Чтоб видеть будущее краем ока…
Ужель и там блестит венками жесть?
И там борты забиты грузом «двести»?
Ужель, побыв, не будешь? Но ты есть!
Не идеален, – сердце не на месте:
Не украшают лик земли родной
Подонки, всуе бьющие друг друга…
Спасёмся ли гламурностью одной,
Лишь маскирующей и смерть, и ругань?
Восстань, поэт, с решительностью всей,
С которой воском запечатал уши,
Сиренами любуясь, Одиссей…
Чтоб верность идеалу не нарушить.
Пусть вдохновлённая душа опять
Строфой сердечной в мире отзовётся,
Где слово – Бог и мудрости печать, –
Не легковесный пластик стихоплётства.
Восстань! Скажи собратьям ты:
Речёвками лирических героев
Как ни воюй, – спасённой красоты
Добьёмся, лишь планету обустроив!
***
«На всякую игру – свой кенгуру», –
Прокаламбурил Достоевский…
Войдя в словесную псевдоигру,
Не повторяй: «До-сыта-евский»:
Не всем и псевдонимы понутру,
Не все и думают по-детски.
Фамилию великую – «Толстой»
Смешай по-сложно с – «Достоевский»,
Получишь остроумный и простой
Логин логичный – Толстоевский! J
ДОРОГА
***
Взрывается над клевером заря,
И ласточки над красным лугом
Так мечутся, что кажется, – горят
Два неба, слитые друг с другом!
В стекле кабины, зренье опаля –
Привольный мир, как на экране!
Авто не хочет слушаться руля,
Как жеребёнок в «гулкой рани»!
Заставить! В пальцах сладостная боль,
И сердце радо гулко биться,
Предвосхищая встречную любовь:
Нельзя в дорогу не влюбиться!
Пролился дождь, и радуницы свод
Перебирает семицветы.
Смеётся день – растягивая рот
От уха к уху всей планеты!
* * *
Поездными огнями разорванный,
В щели окон проникнуть стремясь,
Ветер следом бежит, меж платформами
Оступаясь в кюветную грязь.
Тянет в небе неспешную борозду
Тонкий месяц, как лемех, остёр.
Улыбается в рыжую бороду
Пробудившийся в поле костёр.
* * *
Среди голов, зело раскудренных,
Повесив сонную свою,
В электропоезде заутреню,
Привычно тесную стою.
Несёмся мы с точильной скоростью,
По моргновениям, не вдруг,
Роняя сна и яви прорости
Из размыкающихся рук.
В бреду колёсного икания
Astron мерещится и дом,
Где астроном не я, – фантом.
Где в двух парсеках привыкания
Всё промережено крестом –
Звезда мечтает… о пустом.
* * *
Как дорога петляет! Подъёмы вблизи незаметны,
И уклоны малы, только шпалы – быстрей и быстрей!
И над рельсами мчатся, свиваясь в прыжках несусветных,
Перегонные тени, лучи поездных фонарей...
Да и мы – всё спешим, то её возлюбя, то ругая,
Сатанея от света, карабкаясь кротко из тьмы,
А оглянемся – стоп! – чья дорога? – не наша, другая!
Но кого убедишь, что по ней отмелькали не мы? –––––––––––––––
