Добавить в избранное


Рекомендую:

Анонсы
  • Влечёт за МКАД очарованье >>>
  • Погружаясь >>>
  • На день 7 августа 2013 >>>
  • МИГ >>>
  • Записки машиниста (со стихами автора Эрнеста Стефановича и ссылками) >>>


Новости
Издана СТЕПЕННАЯ КНИГА родовых сословий России. На с.... >>>
30 марта 2013 года Княжеский совет всея Руси... >>>
Буклет о друге -- Светлане Савицкой >>>
читать все новости


Произведения и отзывы


Случайный выбор
  • Локомотивы, на которых работал  >>>
  • Потому что?  >>>
  • Русский Stil-2008  >>>

Рекомендуем:

Анонсы
  • Ничего особенного >>>
  • Во славу дома твоего >>>
  • ШАМБАЛА >>>
  • Сидячая работа >>>
  • Список авторских изданий >>>




Банерная сеть
"Гуманитарного фонда"

ЕЁ ОБЪЕКТЫ

 

 
 
 
                                                     иронические миниатюры
 
 
                      Сатира никогда не сможет сдать экзамен – в жюри сидят ее объекты.                                                                                                                        Станислав Ежи ЛЕЦ
 
 
 
 
Докатились
Эта капитализация окончательно может доконать человека.
Эдуарда Саввича Алахолкина – Эдьку Малахольного, этого типичного труженика, черт знает с какого года ни в какой партии не состоявшего, – выкинули из троллейбуса.
Более того – его прямо-тки вывеской ахнули об опору. На которой шнурки питания завязаны. Он обхватил ее обоими конечными граблями в упор умным кумполом и долго не отцеплялся.
Конечно, слов нет, ехал Малахольный не в турецкой варенке с Малой Арнаутской с лейблом. Ему, знаете, содержания убеждений даже на простые затирухи не хватает. Он, может быть, только в поездку съездит и сразу шпарит домой. Он, может, помощник машиниста.
Он, может быть, действительно, как свиньялис дизельным маслом упитанный. Может, соляра и другие эмульсии ему льются на костюм "Гудок" и другие предметы, извините, туалета. Может, он от этого морально устает. И ходить ему домой дико невыносимо.
И не может он, ввиду недостаточного времени зарплаты, тачку себе нанимать для разъездов и приездов. Ему это не по нутрях. Ему бы на тролике додергаться – и то не сухой хлеб. Ой, до чего народ довели-то, до чего докатились!
Ага. Кончил Эдуард Саввич свою разъездную специальность аккурат в час пик. В час пик у него поездка по графику кончилась. Взял, конечно, в руку шарманку, сундучок свой, который с остатними харчами остался. Под мышку полустойку крепежную от платформы засунул, которая после разгрузки всякого леса на путях плохо лежала, а в хозяйстве пригодится. И пошел к себе домой.
Пошел себе домой к супруге и детям и думает. Ночь напролет, думает, обнимался с дизелем, и он оглушал меня и вибрировал, и не могу иметь мочи пешком вышивать. Дай, думает, сяду на троллейбус, как уставший трудящий и даже после смены.
Тут останавливается перед ним троллейбус номер тринадцать. Эдик Малохольный, конечно, просит одного пассажира подержать шарманку с недогрызным подарком от "лисички-сестрички" детям, а сам, конечно, становит на площадку полустойку.
Конечно, слов нет, полустойка не была сплошной чистоты, не блестела. То есть, ежли блестела, то больше от мазута с железными опилками. Дык, оно и по шарманке никто не велит польтами обоего пола шаркать. И которая женщина в люрексовом комплекте к полустойке прилипла – сама, распрогроб в ее дуру, виновата. Не обнимай чужих предметов в общественных местах проезда!
Но, это все так, с этим мы не спорим: может быть, Эдуард Саввич, действительно верно, против гражданских правил ЕС поступил, что с полустойкой передвигался. Речь не об этом. Речь – о спецовке, костюме "Гудок". "Новые русские", притесавшиеся к тому времени даже в троллейбусе, опротестовали как раз насчет костюма.
– То есть, – говорят, – нету как к нему притронуться. Совершенно. То есть отпечатки, как при "игре на пианинах", происходят.
Эдик Малохонный резонно отвечает:
– Очень, – говорит, – то есть понятно: раз дизельные поезда и локомотивы на солярке, то отпечатки обязательно случаются. Было бы, – говорит, – смертельно изумительно, ежлив без отпечатков…
Тут, конечно, не все, а шизонутые подруги новорусские, эти бледноногие, трезвонят, конечно, во все дыхательные перепонки и требуют остановки, будто кому невтерпеж по естественным делам прищучило. Происходит остановка, и они хамскими голосами просят сойти Малахольного. Эдуард Саввич говорит:
– Троллейбус для народа или народ для троллейбуса? Это же понимать надо! А я, – говорит, – может, всю ночь в кабине рассекал. Может, я помощник машиниста?!
Тут, конечно, происходит самая печальная сцена. И железнодорожного трудящего Эдуарда Саввича Алахолкина сымают, как сукина сына, с транспорта номер тринадцать, задевают будкой за контактную опору и выживают, как небегемона! С полустойкой уже рабочему классу в общественный номер троллейбуса взойти нельзя? До чего докатились!
 
    Если бы не нужны
     – Да, и образование у вас высшее, но вот, к сожалению, не по нашему профилю, – огорченно произнес начальник отдела кадров, возвращая посетителю диплом.
     Тот понимающе улыбнулся.     
     – Разве это главное? Я универсал... достаточно высокого класса.
     – Что же, по-вашему, главное? Ведь речь идет о работе в производственном отделе!
     – Вот-вот, – улыбка стала снисходительной, – я и рекомендуюсь: мастер производственных отношений. Кого поддержать, с кем посоветоваться, с кем не связываться никогда – очень хорошо знаю, интуиция выработалась. Виртуоз отчетности. Знаю, какие цифры показать, какие придержать, скорректировать. В специальных науках неплохо подкован...
     – Простите, в каких специальных?
     – Да вот, например. В науке непонимания. Придет ко мне начальник цеха, скажет: для реконструкции необходимо финансов столько-то, рабочих столько-то, материалов, станков таких-то столько-то. Как инженер я обязан знать, что меньшим ему не обойтись, а как специалист упомянутой науки обязан не понимать – и цифры ему срежу...
     – Что, что?
     – Срежу. Наполовину!
     – Ну, знаете!.. Впрочем, извините. Желаю дальнейших успехов в науках. Вы далеко не дурак...
     – А близко? Но вы же не будете утверждать, что от меня осталось плохое впечатление...
     – Впечатление, наоборот, хорошее, поэтому пусть оно и останется, но не вы. До свидания!
     Стук захлопнувшейся двери словно сдул с места молоденькую инспектрису:
     – Ишь, интриган неприкрытый, профессионал приспособленческий! Правильно вы его выставили, не нужны нам такие!
     – Что вы, дорогая моя? Если бы не нужны... Только не очень-то я поверил ему! Не такой он, на самом деле мудро умеющий жить и работать. Тот первому встречному своих методов не выложил бы!
 
    Писатели
Еженощев был большим трезвенником. Навзикалнс – тощим и маленьким. А народ их знал.
Сдаст, бывало, Еженощев поэму в издательство. Получит аванс. Закроются они в творческой лаборатории вместе с продуктами разложения аванса и Навзикалнсом. Достанут штопор.
– И-эх, уй-йду я в слесаря! – провозгласит в быстротекущее время Навзикалнс.
– Запомни, лучше быть худым поэтом, чем толстым сле… – кажинный раз на эфтом месте заикается, бывало, Еженощев.
А потом нарочно согласится:
– Ладно, прощай. Иди в гегемоны. Если забыл, что революции делают Львы, а отвечать за них приходится Лейбам. Соединялы всех стран, пролетайтесь!
Тогда Навзикалс все больше склонится. К мысли, что Еженощев после смерти обязательно станет классиком.
И всякий раз, бывало, последний первенство переуступит:
– Умри ты сегодня, а я завтра!..
Живые классики, а как простые вещи понимали!
 
    Христос воскрес?
 
– …Какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, – тут лицо из надменного                                                   превращается в умоляющее, – ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было?
– Ну, конечно, не было, – отвечает хриплым голосом спутник, – это тебе померещилось.
– И ты можешь поклясться в этом? – заискивающе просит человек в плаще.
– Клянусь, – отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются. М. Булгаков
 
     В светлый день Пасхи говорят это люди друг другу: "Христос воскрес", – получают утвердительный отзыв: "Воистину воскрес", – и с умилением христосуются. Я сам, бывало, весь из себя христосиком балдею и забываю все на свете, а не только историю.
     А ведь и в научных трудах, и в "Занимательном евангелии", и даже в "Мастере и Маргарите" такое излагали… Почти что такое…
Во времена пятого прокуратора Иудеи Понтия Пилата исторические события случались гораздо реже, чем раз пять в день, в год или даже в пятилетку. Когда в городе незвано появился рожденный девственницей Иисус Христос, а Иуда Искариот анонимно накатал на него телегу, то люди как раз митинговали у прокурат-оратуры, точнее, орали, требуя хлеба и зрелищ, в том числе побольше исторических событий в единицу времени.
И научно мало обоснованное, но конкретное их количество выкрикивали:
– Раз пять! Раз пять! Требуем! Требуем! Раз пять!
Понтий Пилат и пошел им навстречу, но – в меру своей испорченности, то есть не той дорогой, а этой:
– Распять, – говорит, – этого Иисусика по просьбе передовых, – добавляет, – трудящихся демоса! Да на кресте чтоб, во имя Господа! – воздымая десницу к небесам, уточняет и размахивает.
Воистину неисповедимы пути Твои, Господи. И на путях осуществления объявленного народным мероприятия незамедлительно начались и подолгу времени затем многажды продлились многие трудности.
Несколько лет утрясали сметы и куркуляции работ, штатные расписания НПО "Голгофа" и Лысогорской канатно-рельсовой дороги. Столько же лет и зим разрабатывали технические условия изготовление креста, инструкции по охране труда и карты технологического процесса распятия.
И только через три года после того сляпали изделие, мало-мальски пригодное для распятия, и в пределах Божеских допусков по вертикали установили его на Лысой горе.
 Но из-за очередной реорганизации производства у смежников не была готова плащаница. Не было и нужных гвоздей: предусмотренные рабочими чертежами типоразмеры были унифицированы с применявшимися в кибуцном строительстве, – туда и уходили.
Когда стало ясно, что кренящийся с каждым землетрясением крест может, не дождавшись прибивания Иисуса, завалиться и прибить прораба Левия Матвея, последний задумал вывернуться из этого цейтнота с Божьей помощью. Через ангелов-хранителей своих друзей наверху он добился решения о воскресении Христа.
Остальное было делом темной ночи, другими словами, всенощной. С вечера отправив донесение о распятии Христа, Матвей вывел его в голые пески под ясные звезды.
– Вперед! – говорит.
Христос за долгие годы ожидания тоже стал уже не тем Иисусиком, каким был.
– Лучше вверх, – отвечает, – чем вперед!
Хитрый Левий Матвей только примирительно махнул на прощание:
– Вам с Богом виднее, – да и отправился к заядлым синайским блудницам.
Христос сунулся, было, следом, стал каяться, что ни разу не согрешил и не сможет, дескать, перед Всевышним, как надо, покаяться. Но тут его призвали. Так он с этим своим гласом вопиющего в пустыне и вознесся.
Левий же Матвей кому с утра, а Понтию Пилату – к обеденному возлиянию такую сцену разыграл с предъявлением простыни, которую случаяно у блудниц прихватил, что до сего дня этой плащаницей со следами крови "Христовой" дурят верующих в Турине.
А простой демос, который ничего своими глазами так и не видел, с той самой утрени стал у этих фарисеев из НПО спрашивать, где, мол, Иисус:
– Христос воскрес?
А те в ответ:
– Воистину воскрес! – и ну целоваться, чтобы глаза свои бесстыжие спрятать!
Во-от как дело-то было… что эта древняя история той левой плащаницей обернулась.
 
 
    Первое апреля
 
                                            Начавшийся парадом суверенитетов еще в Советском Союзе марафон упразднения                       символик, переименований улиц, переносов и учреждений праздников, изменения самого                                          календаря событий грозит продлиться и на дистанции нового века…
 
Однажды утром в одном столичном городе, о котором известно, что это не Вильнюс, не Астана и даже не Ереван, обнаружили восемь дохлых сорок. Произошло это в историческом центре города, по соседству с только что открытым туалетом "Сероводородина".
Об этих сороках не стоило б и говорить, – сорока-белобока, в конце концов, не Белый Бим Черное Ухо, – если бы это не случилось как раз первого апреля. И многим в День смеха стало уже не до него.
Задумались не только зеленые и разноцветные неформалы, но и отдельные бегающие от птичьих болезней, инфлюэнцы и ответственности аппаратчики. Погибла бы одна сорока, а то сразу восемь, причем явно слабого пола.
Тотчас спикеры всех шести палат заставили ветеринарных спецов срочно выяснять, не новая ли это форма птичьего гриппа, которым могут заразиться не только молоденькие с дискотечными ножками курочки и окологазетные утки, но даже хорошо сохранившиеся белые, как трусики святой Клеопатры, гусыни закрытых саун.
В сорочьих желудках были найдены зерна риса юго-восточного сорта. Затеянная приезжими федерастами проверка открытых зернохранилищ точно установила, что поглощенное количество риса в 6947 раз меньше нормы утруски и усушки, поэтому вопрос о месте и конкретных виновниках хищения, как и за все последние восемьдесят лет, остался тоже открытым.
Работавшая параллельно вирусологическая лаборатория установила, что зерна не были ни заражены, ни отравлены никакими известными науке паразитами и ядами, и, следовательно, причиной смерти белобоких сорок быть не могли. Дело стало и вовсе загадочным.
Тем временем орнитологи констатировали, что бока дохлых сорок белее, чем бывают обычно. Но у сиамского кота, проживающего без регистрации в особняке президента упомянутого фешенебельного туалета, отняли еще одну сороку, которая о чем-то продолжала стрекотать, и ее боковое оперение тоже оказалось белее общепринятых стандартов.
Тогда некоторые в штатском заподозрили – а не был ли это акт сорочьего протеста? Чтобы привлечь внимание?
И какой огромный город, а почти весь потерялся в догадках – к чему привлечь, против чего? Был бы это какой засарайный поселок городского типа около АЭС, так сразу было бы понятно, – против строительства такого-то там блока, тем более и парадокс белобокости-белокровия налицо. А в описываемом городе дворцов пойми-ка сразу – против чего и за что?
Одни вездесующие стали говорить – за выживание. Другие сразу с вопросами – за чье или кого, откуда и куда? Третий, торжественно одетый (где только так в орденах вывалялся?), с чувством благого вения обратился в инстанцию, которая посылторгом оказалась. Его и послали: "А пошел ты!" Об адресе он сам догадался.
Четвертые, понизив голос до полной нелегальности, свою гипотезу скомпоновали. Дескать, это протест против указа об употреблении. Дескать, в указанном указе – ни слова о птичьем языке, а ведь сороки тоже, поди, не какие-нибудь перелетные мигранты или туристские покупанты!
Пятые за небольшим кумпанским ужином, не то, чтобы совершенно безалкогольным, совсем уже ни к селу, ни к городу догадались, что – против бесплатного питания в школах, несовместимого с питанием, и бесплатных учебников, которых каждому не хватает.
А некоторые противоположного пола, пользуясь порой дамократии, и вовсе пороли нечто несуразное. Мол, против вертикального бюрократического и других, которые пострашнее самогонных. Мол, против падающих с неба российских самолетов и бэтээров ненатовского происхождения на улицах, хотя это очень удобно: от столкновений не бывает вмятин, искусственного дыхания не с той стороны и пр.
Поэты выражали свое отношение тоже:
 
                                                                                   Вершат историю моменты,
                                                                                   Когда свергают монументы.
                                                                                   Когда понять, что нравственней
                                                                                   Нельзя в стихии злой…
                                                                       Кричать: "Долой "Да здравствует!"? –
                                                                       "Да здравствует – "Долой!"?
 
Между тем, само сороко-белобочье дело не продвигалось. Конечно, к продлемам у нас давно привыкли, но тут так быстро стали ухудшаться все дела, что стали даже не успевать новых вождей согласовывать, не говоря уже, чтобы утверждать или, не приведи Господи, избирать всенародно.
Наконец, поскольку дело о сороках было все же возбуждено, собралось заседание. Не то, чтобы особого присутствия, но авторитетное. Где, несмотря на наличие однозначного, предложенного кем надо и в проекте записанного мнения, нашлись, с позволения сказать, бурламентарии, которые, пользуясь так называемым "сорочьим" делом, хотели ввергнуть дерьмократическое общество в дискуссию – вводить или нет абонементные книжки и единые билеты на посещение туалетов.
И даже – втянуть в постоянно действующий форум о слиянии министерств. Например, здравоохранения и обороны. Мол, первое станет более вооруженным, а второе – бесплатным.
Обделенные властью тут, как тут – с комиссиями по расследованию конфликта частных и государственных интересов, с недоверием первому лицу. Как в прошлом годе – предыдущему за то, что патриотически отказался подписать условия грабительской приватизации самого крупного внутреннего объекта иностранной фирмой...
 
                                               Импичмент президенту маленькой страны.
                                               За связи с мафией? За непреклонность?
                                               Организованной преступности кранты,
                                               Когда организована законность!
 
Но известно, в какое время мы живем, – в другое. Или даже в тридесятое? И претензии к нынешнему вождю, организованное большинство решительно отвергло, вернувшись к законно прописанному в проекте решению, которое народными избранниками было, наконец, принято. Хотя и не так, как в давно старое доброе время – не единогласно: предварительно избрали тех, кто будет голосовать против, а тогда уже нажали кнопки.
Заключительно-исключительная часть принятого документа была предана канализации всех ТВ-программ и гласила:

 

Впредь, принимая вызовы времени и вирусной инфекции, с целью сохранения в условиях национального самосознания птичьего поголовья государства – первое апреля считать Днем борьбы с пандемией птичьего гриппа".
 
 
 
Дурацкая задержка
Для визирования самого решительного совместного решения двух ведомств Шильникова откомандировали к юристу, курирующему временные трудности.
Сидевшая в вестибюле под сомнительным лозунгом: "Феминизации – нет! Фемидизации – да!" – женщина в кофте столбнячного цвета вопросительно взглянула на Шильникова.
– Я насчет согласования, – остановился он. – Пожалуйста, мое удостоверение.
Женщина, неуверенно заглянув в документ, пошевелила губами и сказала:
– Пройдите в эти двери, пусть там посмотрят.
Худощавый, поразительно похожий на беленького известняка под устрашающей надписью: "Осторожно, высокое напряжение", – несколько минут щерился то на фотографию, то на оригинал.
Шильников предупредительно смахнул шляпу. Такое снятие светомаскировки со светильника разума озадачило зловещего еще больше.
– Не удивляйтесь, – зачастил Шильников, – это теперь у меня лысина, а раньше, как видите там, шикарная прическа была. На вашу похожая, – кивнул он второму сотруднику.
Тот неожиданно обиделся:
– Чего вы со своим головоломьем… гологоловьем привязываетесь? Послать бы вас к такой матери… какой – не скажу, чтобы от работы не отрывали!
– Никого я не отрываю, – стал оправдываться Шильников, но тут обиделся первый.
– А я, по-вашему, кто? Никто? Показывает недействительное удостоверение, и заявляет – не отрывает!
– Почему недействительное? Там же русским и английским напечатано…
– Напечатано? А печати?
– И печатей тоже две.
– А должно быть сколько? Три?
– Почему?
– По кочану! Хоть ты ему разменяй, что ли?
– Ну-ка, – поднялся с места лохматый.
– Если по закону, – сказал он после вдумчивого изучения, – тут даже четыре полагается.
Шильников ошеломленно оглянулся.
– А вот, у вас другие документы имеются? – поинтересовался из-за дальнего стола пожилой в безрукавке.
– Других не имеется, – теряя остатки уверенности, пробормотал Шильников.
– Гиблое дело, – зловеще процедил зловещий.
– Но если позвонить в наше управление, там могут подтвердить…
– Звонки к делу не подошьешь, – индифферентно хрипнул из угла безрукавый.
Шильников растерялся. Видно, здесь совсем не ступала нога демократии.
– А говорят, сегодня все по-новому работают…
– Говорят по-новому, работают по-старому! – огрызнулся лохматый.
– Если не верите нам, – снизошел худозлющий, – можем к старшему специалисту по персоналу пройти.
Старший, едва взглянув на документ, уверенно сказал:
– При подобных служебных формах обходятся двумя печатями.
– Вот видите! – обрадовался, оборачиваясь, Шильников.
– Но, – продолжил чиновник, – на этом удостоверении не хватает подписи. Вот здесь…
– Недоразумение какое-то, – сник Шильников.
– Наверно, – возвращая документ, улыбнулся спец. – Все бывает, а подписи нет…
Выйдя из кабинета, Шильников решил позвонить куратору, к которому направлялся.
– Извините, я должен завизировать у вас…
– Милости прошу, жду, жду. Как говорится, я визирую, значит, я существую!
– Но, оказывается, у меня удостоверение не в порядке. И меня не пускают…
– Кто не пускает? Какое удостоверение? У нас вход свободный!
– Почему ж это вы меня задержали? – спросил Шильников у поразившей его женщины в вестибюле.
– Я? – остолбенела она. – Вы сами почему-то с удостоверением пристали. Задержала? Это я тут время теряю, дочку жду, а вас сразу к специалистам по документам направила!
 
 
 
     Связь
Связался некий Чешигусь в командировке с одной Нинель. До того, что дозвонился в верхний этаж, чтобы открыли нижний. Утром вообще задом наперед ее имя стал выговаривать и делать с ним то же, что всю ночь – с хозяйкой.
Но когда она уже совершала утренний намаз парфюмерии, смог высказаться и высоко, и раздельночленно:
– Если я не поборол свою земную страсть, то, все же, испытал блаженство!..
Казалось бы, все путем. А Чешигусь вдруг вину почувствовал. За адюльтерное нарушение супружеского долга. Пошел, влез в долг и купил жене Гусе там шубу.
Гуся надела ее в спальне прям на костюм нудистки и к зеркалу.
– Господи, – вскинула руки в отчаянной просьбе, – скорее бы уже зима!
А этот прям весь из себя Всевышний и не пошевелился! Нет, свет, конечно, рукою Чешигуся потушил, а чтобы снег там или метель плохонькую на поля и к ним в переулок – малокровным оказался. Солнечный круг, небо вокруг, все тот же август на дворе!
Вот и верь ему в главном, что – чего хочет женщина, того хочет Бог!
Встала утром Гуся и отказалась. Не от шубы, нет, – а стало на свете одной атеисткой больше. А мы сколько лет прошлых говорили – Нинель, подразумевали – партия… А поди ж ты…
Так все взаимно связано, не приведи Боже!
 
 
Сны в руку и мимо
 
                                                     Книга есть то место, где писатель отдает свой голос молчанию. Э. Жабе
 
Бежал. Радостно, отвязанно. По шпальной лестнице с низкими перилами. Шпарил снизу справа, зато влево вверх. Так, что только перегоны, различные по длине и красивости, канали в Лету.
Неожиданно взгляд, устремленный в паровозное прошлое, уперся. В белый треугольничек. Сигнальный знак?
Протер глаза и увидел. Трусики, тесные-тесные. На загорелой, объемом, в смысле окружностью, 93 сантиметра. Выше – 69. Еще выше – 86. Может быть, и рост, как у Венеры – 164?
Женщины, как сны. Никогда не бывают такими, какими хочешь их видеть. Глубоко удивился и стал терять скорость. И слюни.
Тут, она повела. Двухтыквенным бюстом с бегущей надписью: "Долой, кто боится… нам в титьки вцепиться!" Потом развернулась и сказала. В мегафон:
– Не очень я красивая. Но если, дорогой, меня не изнасилуешь, то дам. Меж ног. Ногой!
И он вынужден был. Спросить:
– Неужели нет другого выхода?
Никто его не услышал. А эта приступила. Жирными пальцами трогать все такое. И все на свете. Да как покатилась. Со смеху.
Он обиженно проснулся. Оказалось, задремал после обеда.
Отбрасывает журнал с публикацией архива Константина Воробьева, вскакивает с дивана, бежит на кухню своей однокомнатной берлоги. Готовит еду, мелет в кофемолке яичную скорлупу для ежедневного приема вместе с десятком других витаминов и микроэлементов, подбирает с коврового покрытия седые волосы. Снова лезет под одеяло. Перечитывает.

 

 

 

Приходят сумерки, он лежит в тишине, рассекаемой свистом водопроводных кранов за стеной, пробиваемой дробью каблучков за дверью, думает:

 

Вспоминает. Вспоминает. Господи! Неужели вся жизнь его – сплошная дорога выбрыков да спотыканий? У других людей – как у людей… Стоп!
Находит выписку из Евгения Замятина: "Жить тихо и спокойно, как другие? Кто это другие? Ерунда. Никто не живет, как другие…" – и успокаивается, освобождаясь от агонизирующего страха.
Потому что понимает: он – не другие. И не был бы он самим собой, если б не надумал и наделал всех тех несуразиц, о которых совестливо и вспомнить страшно.
                   Как инженер, экономист, администратор,
                   Я в жизни все спланировать бы мог,
                   Не распыляться в страсти, силы зря не тратить,
                   А все вложить в карьеру, как в рывок.
                               Я мог бы стать... Не все равно ли, кем конкретно?
                               Вождем, ведущим хитро умный бой...
                               Величиной ученой в области секретной...
                               Лишь перестал бы быть самим собой!
Чем, как не правдой о своем негодяйстве, искупить грех? Он снова вскакивает и на чистом листе выводит:
ДОРОГИ НЕЕЗЖЕНОЙ ЗОВ
Поэма
Ниже и правее – эпиграфы: "Если не знаешь, что сказать, говори правду". Вольтер
М. Булгаков
Ложится и засыпает. Глубоким сном, пробудившись от которого утром, берет вчерашний лист и кладет в заветную папку. На другой лист, похожий на последний, но с другим текстом:
ДОСТОИНСТВО
Повесть
Ниже и правее – эпиграф:         "Мы сваливать не вправе
                                                      Вину свою на жизнь.
                                                      Кто едет, тот и правит,
                                                      Поехал, так держись!" Н. Рубцов
А ниже лежат листы еще и еще. На них заголовки, эпиграфы:
СИДЯЧАЯ РАБОТА
Роман
С. Цвейг
Вам посвящаю, всех любя,
Слова, сюжеты, рифмы, имя,
Тем завещая всем себя –
Всего и поровну с другими…
––––––––––––––––––––––––––––––––––
ГОРДИЛСЯ Б НАМИ ЮВЕНАЛ
Сатира и юмор
Творить, короче говоря
И зря на зряшное не зря…
––––––––––––––––––––––––––––––––––
Не заметил снова, как заснул. Утром отдельными фрагментами всплывает в памяти приснившившееся. Кому-то показывает свою новую книгу. Вверху страницы на фоне зарешеченного окна парит прекраснозадая "Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец". Какие-то тени гневно выговаривают ему за ее малоодетость. Пытается чем-то оправдаться, но не очень вытанцовывается. В отчаянии говорит, что это же сатира вокруг пушкинского:
Наталья Павловна раздета;
Стоит
Параша перед ней.
Друзья мои!
Параша эта
Наперсница ее затей…"
Взрыв обвинений в непристойности достигает апогея. Онемев от несправедливости, хочет показать возвышенность своего отношения к изображенной Каллипиге неким собственным полетом прочь от этих фарисеев. И чувствует, что – да! – всего в метре от земли, раскинув руки, мягко рассекает воздух и уплывает все дальше и дальше.
Каким-то круговым зрением воспринимает каменистую тропку, перелет через какие-то ржавые рельсы, неспешное следование коридором между рядами дверей. За ними – почему-то известно – копошатся люди, ремонтируя какие-то агрегаты, бегают с бумажками в руках, – люди, которым никогда в ум не въедет, что он – летит!
А он, будто вдыхает облегчающее понимание малости оставшейся позади обиды непонимания. Зачем писать, если то, что он может – может лететь и, может быть, летать! – может, – не знает, как, но может – стать более коротким путем к сердцам других, чем писательская проза?!
Все! Хватит заглядывать в себя потусонного. Надо что-то делать. Может быть, писать стихи? А что?
С прописной буквы написать первую строчку. С такой же – вторую. Но можно и со строчной. Вторую строчку срифмовать с первой. Но можно не рифмовать. Или третью и четвертую строчки срифмовать с двумя первыми. Но тоже можно не рифмовать. По таким же законам набросать еще несколько строчек. Расставить знаки препинания – запятые, тирейные, точные, двоеточные, восклицательные, вопросительные и прочие. Но можно без них. Написать название. Но можно без него. Поставить подпись…
Берет еще один чистый лист бумаги. И в – "в протесте… в оппозиции" – к приснившемуся пишет чье-то восьмистишие:
                  
                                                                  Очень многого я не умею –
                                                                  Ни выращивать хлеб, ни играть,
                                                                  Ни других сокрушать, а прямее –
                                                                  То умею лишь сам умирать!
                                                      Как? Словами осыплюсь, что колос,
                                                      Мрак приму от своих же речей,
                                                      Погружаясь по горло, по голос
                                                      В книгу-гроб, только мой и ничей…
 
Но вновь новая мысль поражает его. Мысль о том, что его ненаписанная книга может не обладать никакими художественными достоинствами – так, язык письменный всмятку.
Он отгоняет эту мысль. Однако она не отстает, снова и снова темяшится в голову. Угрожает. Мол, когда книга появится на полках магазинов и библиотек, точно такая мысль закрадется в умы и читателей. Засядет там. Утвердиться навсегда. Везде- и вечносущная. Она и похоронит его. Как писателя…
 
 
 
Письмо счастья
Кому страсти-напасти, кому смех и потеха. А тут – не было печали, так черти накачали! Забежал домой червячка перекусить, – из почтового ящика письмо торчит. Обратного адреса нет. Штемпель отправления – Каунас. А кто в нем у меня из знакомых, если я только раз там и бывал, да и то – в музее чертей?!
Но раз фамилия на конверте моя – Фалысенко Юрий Архипович, то разорвал его. А там – вот оно, слово в слово:

 

Само письмо находится в Ровенкуле (Голландия), обошло 44 раза вокруг света и попало к Вам.
С получением письма к Вам придет счастье и успех, но с одним условием: письмо направляют тому, кто в нем нуждается, кому Вы желаете счастья. Послать надо 20 писем в течение 100 часов. После письма к Вам придет неожиданность, если даже Вы не верите в параллельные миры.
Жизнь письма началась в 1854 году. В Россию письмо попало в начале ХХ века. В 1907 году письмо получила бедная крестьянка Хохлова. Через четыре дня откопала клад с золотом, а впоследствии вышла замуж за князя Р. Ее дочь-миллионерша живет в Америке.
В 1937 году письмо попало к Тухачевскому, который сжег его. Через 4 дня его арестовали, потом судили, потом расстреляли его же подчиненные.
В 1941 году Конан Дойл получил письмо, велел его размножить и через 4 дня выиграл миллион в рулетку. Его сослуживец – порвал и через 4 дня попал в катастрофу, ему ампутировали руку.
Хрущеву письмо подкинули в 1964 году на дачу, он выбросил его. Через 4 дня его свергли его же друзья по партии.
В 1983 году Пугачева написала 20 писем. Через 4 дня получила миллион долларов. Примеров много.
Ни в коем случае не рвите письмо, отнеситесь к нему серьезно, то нить между Вашим настоящим и будущим. Итак, 20 писем за 100 часов, и результат через четыре дня после отправления последнего.
Текст не менять".
Понятно? У меня чуть чердак не поехал. Что вот делать, что? Переписывать письмо или на работу бежать? Я на пилорамной фирме сбытом ведаю. Времени, как шалевки – в обрез. А если еще двадцать листов с моей курописью, то быстрей сто кубов горбыля переметить!
А-а, будут деньги – будет пища. Надо бежать. Делать деньги.
И побежал. И закрутился. Так что еле вспомнил про это письмо счастья. Ну, да, на четвертый, день, кажется. А вдруг все в нем – сущая правда?
Срочно надо эту телку Анжелку наглоногую зафаловать. Тем более давно уже налево смеется, развода зубов по центру просит. Правильно, приглашу не на ужин, а на обед. После чего и письмами, и пирожным междуножным по полной оторвемся.
Ух-х-х, дритвою! Так и вышло. Лежу на травке, уже нутро джином с тоником охолоняю. Она усталая, но счастливая тоже:
– Юрайхипыч, Юрайхипыч…
И вдруг – бац-бзынь, "не думай о секундах свысока" – какая-то всего мобила, а требует!
– Слушаю, – говорю.
– Ты где прохлаждаешься? Ребенка забрал?
– Не-а… – начинаю, в самом деле, холодеть: вот оно счастье, хуже расстрела, начинается!
– Нет, я, что тебе, железная – одно и то же, одно и то же…
– Так это…
– Это зла не хватает! Это… Эх, Вадим, Вадим. Совесть у тебя есть?
О-опа! Как отлегло-то! Какое счастье! Не даром Анжелка эти письма для меня, Юрия Архиповича, а не для Вадима ж какого-то, накатала! Вот и думай теперь, где счастье хорошо, а правда – лучше? Или – наоборот?
 
 
 
Профессиональный праздник
Веками работники разных профессий стремились объединиться в союзы взаимной помощи.
Восьмого марта 1910 года решили создать свой профсоюз и некоторые датские проститутки из студии "Триста б…". Им до чертиков, которым бес в ребро, надоели не только нахальство клиентов и сутенеров, но и нравственность законных жен и полиции.
Наиболее отвязанные представительницы профессии, вручив мэру Копенгагена петицию, настолько изумились самим фактом ее регистрации, что восторженно решили обмыть событие в ближайшей пивнушке.
Добавлять отправились в другую, третью… После восьмой одних потянуло на сон, других – наоборот, на другое. Потому что в них проснулось чувство профессиональной гордости. И прямо на проезжей части одни из них стали высоко, как знамя единения с эксплуататорами, поднимать юбки, другие – ниже коленного уровня опускать то, что было на развилках.
 
                               Одна из них, полуголая,
                               Рванулась в чудной стриптиз:
                                          Трусы сняла через голову,
                                          Бюстгальтер не вверх, а вниз!
 
Лошади и седоки оглядываясь, дружно ржали. А прохожие, наоборот, разделились. Любители искусства наслаждались разнокалиберными вариациями картины Гюстава Курбе (1866 г. Музей Орсэ, Париж), а любители морали бросились в полицию. Вскоре желающих оформить новый профсоюз работников старейшей в мире профессии до вытрезвления упрятали за решетку.
О таком "притеснении женщин" случайно узнала состоявшая в социал-демократической партии Германии известная эмансипе Клара Цеткин. Она еще три года назад инициировала созыв I международной женской конференции, а в Копенгагене готовилась к выступлению на II международной конференции социалисток.
О, это было то самое, что окрасило выступление фанатичной Клары благороднейшим возмущением и позволило бросить в зал лозунг о провозглашении 8-го марта праздником – Международным женским днем!
Он был впервые отмечен в ряде демократических стран в 1911 году.
Таким образом, в 95-ый раз мужчины мира с уважением к профессиональным способностям лучшей половины человечества возглашают:
– С праздником 8-го марта Вас, дорогие женщины! 
 
 
 
Порыв
 
Между ними взошла тишина,
Разрастаясь по комнате вязом:
Он охвачен любовным экстазом,
Но в молчании вязнет она…
 
Она была улыбчива и прекрасна. Молчалива и холодна. Он гладил и самозабвенно целовал ее, даже не зная, нравится ли ей эта нежность.
 Она продолжала с непонятной улыбкой прямо и открыто смотреть на него серыми глазами и молчала. Он, теряя остатки самообладания, схватил ее и понес…
Куда, дурачок, куда? Не в сумеречный интим спальни, а в багряные волны заката, льющиеся из балконной двери. Она не сопротивлялась, а будто с насмешкой, все так же молча, не моргая, смотрела на него.
Он, как раненый зверь, отскочил, бросился прочь. Но вдруг обернулся, пытаясь охватить всю-всю взглядом, и стремительно взял ее. Порыв был безудержен, он бесцеремонно переворачивал ее, бросал на стол, на диван, на широкий подоконник, на ступени ведущей на чердак лестницы. И целовал, и целовал, мял и целовал…
Наконец он отбросил ее на ковер.
И опять она не вскрикнула, не зарыдала, будто ей не было больно.
Он благоговейно приблизился, поднимая почти порванную фотографию, с которой молча и улыбчиво смотрело лицо любимой, и бережно разгладил ее.
 
 
 
Просто автобус
После того, как Вениамин Васильевич понял простые истины, он решил понять еще более простые. Все в принципе оказывается просто – к чему ни приступи, к чему ни подъедь.
На том же автобусе. Да и этот автообъект тоже довольно прост. Всей и сложности – это просто понять, чем в действительности он является. Во всяком случае – не только демократичным средством передвижения.
Вскочил ты в автобус. Двери зашипели, замкнув и сгустив для тебя и, естественно, для других, вместе вскочивших, пространство до тискотеки. Вот он тронулся, и ты в его вместественной власти.
Он может сделать с тобой все: убить, предварительно смазав свой радиатор бетонным столбом, отвезти в места не столь отдаленные, заглохнуть и не выпустить не только по естественным делам, а никогда.
Между тем, хорошо известно – только дураку везде тесно. И Вениамин Васильевич, глубокомысленно прикинув количество заключенных вместе с ним на всю оставшуюся дорогу – кто знает, не навсегда ли? – начинает ассимилироваться.
Внутри автобуса не действуют многие законы. Поэтому, во-первых, надо привыкнуть к чередованию раскачек и толчков, будто к покою. Мышцы зафиксировать в случайной позе. Вот они затекают. Затекли. Не ощущаются. Отмирают. Отмерли. Их нет.
Во-вторых, дыхание. Для Вениамина Васильевича это тоже просто. Достаточно, вдохнув, знать, что воздух и должен пахнуть пóтом, пылью, соляркой, перегаром. Дышать надо меленько, разумеется – ртом. Главное – не глубоко, иначе – с полными легкими – можно схлопотать под дых на ухабине. А так получается ощущение парения.
Остается отвлечь чувства. С осязанием, вкусом, слухом, нюхом – проблем, как упомянуто, нет. А со зрением Вениамин Васильевич просто воображает. Все, что ты видишь – автобус! Потому что и то, что в его окнах, тоже автобус. Это зависимая от него реальность, данная нам в ощущении "глаза есть – смотрим".
Теперь – разгрузиться. Вениамин Васильевич выбрасывает из автобуса, назвав по имени, одно дело, дело второе, дело третье – сколько их там вспомнится, оп-па! Оп-паньки – нет ни дел, ни мыслительной протяженности бытия. Хотя ты есть всюду, то есть и здесь. В созерцании. И в убежденности, что всплывешь из тряского небытия ровно там, где надо – на своей остановке…
Довольный, что не проехал до следующей, Вениамин Васильевич вываливается, где надо. Убеждается, что за время его отлучки ничто не передернулось во вселенной, и включает размышление.
К сожалению, думает он, даже этим набрыском ему не удалось внести простоту в суть окружающей жизни. И да Бог с нею, с сутью! Не попробовать ли вообще жить, как в автобусе? 
 
 
     Поговори со мной хоть ты
     "Бодучей корове Бог рогов не дает", – гласит пословица, и, перевразируя ее, не дал Он любвеобильному Мише хороших мужских достоинств. Миша часто обманывал женщин, еще чаще – их ожидания. Поэтому все чаще обращал взор не к живым, а к изображенным в газетах фигуристым красоткам в нежном белье на фоне номеров телефонов. Он знал, что картинки никакого отношения к телефонам не имеют, а переснимаются из эротических журналов, но смотреть было можно. Смотрел, смотрел, а потом взял и набрал один из номеров.
Послышались сладострастные стоны, потом женский голос произнес: "Здравствуй, незнакомый друг!". "Здравствуй!" – ответил Миша, но женщина, не слушая его, вдруг сообщила, что они с ней голые рядом, и он зачем-то ведет ее в темную комнату. Все вопросы она игнорировала, и стало понятно, что это запись.
В темноте он будто бы связал бедняжке белы руки-ноги, хотя никогда не замечал за собой ничего подобного. Еще больше Михаил удивился, когда она капризно спросила: "Что это ты вонзаешь в мой толстенький зад?" Он не успел ответить, как она уже кричала: "О, с тобой я начинаю понимать всю сладость этих мук!.. Ты пронзил меня, пронзи-ил… О, как он дрожит! Кончаешь?.. Хочешь блызнуть мне на грудь?.." Долго продолжала стонать и охать. Наконец попрощалась, спокойно и тепло, вежливо попросив звонить еще.
Через паузу прорезались две подружки Регина и Галя. "Привет, ребята!" – сказали они и стали расписывать, какие у них улетные тату: будто туловище бабочки тонет меж больших губ, усики идут в стороны-вверх по лобку, а багряные крылья трепещут на ляжечках. Какая-то из подруг достает длинный из розового латекса х... Ненормативная лексика немного покоробила Мишу, но скоро розовые бабочки под звучные чмоки отправились в совместный полет, заявив на прощание, что им не нужны волосатые мужчины. Он согласился – и ему не нужны!
"Добрый вечер, малыш!" – раздалось после следующей паузы. Это оказалась Нина – высокая блондинка с зелеными глазами, сообщившая, что они познакомились с ней на вечеринке, выпили вместе, после чего он тут же стал ее домогаться. И преуспел в этом. Да она и сама была не прочь. Бывает же такое! Не известно, как там насчет глаз, но дикция у нее была превосходной. Нине удавалось вполне разборчиво говорить, даже когда ее "жадные губы плотным кольцом обхватили мягко-твердую головку на живом и трепетном теле великого балуна"! Это кто же там у них тексты пишет, восхитился Михаил.
Последней по этому номеру оказалась двадцатипятилетняя Тамила, брюнетка с упругой грудью и крутыми бедрами, ненае.ная и изголодавшаяся. "Ну почему такие только по телефону встречаются?" – с досадой подумал Михаил. Рядом была еще ее подруга Света, но молчала, хотя молчать должна была Мила, уверявшая: мол, "твой голованчик разбухает у меня во рту".
Немного почмокав, она заторопилась: "Подвожу его к моей глубокой, очень глубокой п...! Что с тобой, не можешь всунуть?.. А ты пальчиками губочки раздвинь... помедленней... ай, ох ху едь модна! О, наконец, ты входишь и в мерцающий глазок попки. Замри, замри... И снова бросаю навстречу неохватную задулю, жду, жду – вот-вот кипучий поток стремительно хлынет в меня!.." Распрощалась, опять пошла первая запись, и Михаил положил трубку.
Когда он набрал следующий номер, женский голос, не представившись, предложил пофантазировать, и послышался шум машин на улице. Незнакомка заявила о своем желании отдаться абоненту на крыше высотного дома. Но уличный шум мешал слушать. "Мы сливаемся в горячем поцелуе…" Вот как будто трамвай прогремел… "Возьми зубами мою грудь…" А это явно мотоциклы… "Я, дрожа, целую твоего малыша губами, вылизываю язычком, зассассывваю…" А вот грузовик с прицепом. Хорошо еще, что вертолеты не летают!.. Да-а, звукорежиссер у них явно перестарался. Да и автор текста тоже: "А теперь как отточенным дротиком пробивай дорогу вперед!.. Ах, твои поцелуи! Они растворяют меня, растворяют... А что делает, что делает он, наш малыш? Чувствую, как рвется к цели, о-ой...
А моя-то, моя мамочка! Все быстрей. И быстрей качается навстречу на фаллопьяных трубочках! Дрожит... боится, что оборвутся, не выдержат качели? Не бойся, толкай, толкай... все выше и выше, мой герой!" Чтоб ты брякнулась со своим пафосом! Но дальше и вовсе странно: "Отскочи, выхвати, кончай между лопаток, кончай... видишь, как бурлящая пена льется с меня, ее целое ведро…" Михаил ничего не увидел.
Дальше защебетали птицы и послышались голоса. Опять женский голос, опять не представившись, страстно торопливо заговорил: "Я хочу стать твоей… Я хочу выпить тебя до дна… Ты не можешь мне отказать… О-очень тебя хочу, но я не буду торопиться…" Ну да, денежки-то бегут. "Ты слышишь мое прерывистое дыхание?.." И впрямь задышала. А потом заговорила гипнотическим шепотом: "Тебе тепло и сладко… Я всеми губами чувствую первые капли наслаждения…" Вскоре что-то зачмокало, и она застонала. "О-о-ой, дай мне немножко отдохнуть, пока, спасибо…"
Снова уличный шум, стук каблучков. Задыхающийся женский голос, с подробностями: "Невозможно, как хочу… заххачивваю... о-о-ё-ёй... Мокроп..дая, впереди трусов вбегаю в туалет. Поднимаю прикид, сдираю колги и влезшие туда аленькие бики. Всеми липкими пальцами терзаю ноющую пышку, набухший горящий клит… Сладкие молнии терзают горло, сердце неистово стреляет в оба соска. О-о-о, начинаю изливаться...
Чем же, чем – чтобы поглубже, пощекотней?! Шшалун, это ты подглядываешь в дырочку? Ты сам ее продавил? Своим толкунчиком, хохотунчиком? Ммилый, давай его, давай, давай, давай..." Михаил, устыдившись себя, оказавшегося в женском туалете, хотел уже отключиться, но в трубке и так послышались короткие гудки. Типа – ждите оргазма, ждите оргазма?!
Еще одна телефонистка сначала заявила, что хочет наслаждаться с абонентом в роскошной гостинице на берегу синего моря (тут же послышался плеск волн), разгоряченная после казино, на широкой кровати и все такое… А сама вдруг вставила в свою тесную кудрину силиконовый вдутыш! А дверь почему-то не заперла. А Миша, значит, ошибся номером, но вид голенького животика так возбудил его… А она дальше: "Охвати мои загорелые плечики, сожми белые доечки… Снимаю с тебя трус-сы-ы… Но вдуй же, вдуй в ротик… Делаю сосательные движения (грамотно формулирует!)… О-о-ой, упирается в гор... горло…" И в конце: "Это был превоссхо-одный сексс…"
Очередные голоса предлагали пофантазировать, как гребутся с Мишей в его кабинете, потом – дома рядом с холодильником, обмазываясь мороженым и писсингуя "золотым дождем" (мочи или шампанского?), в застенке с наручниками и плеткой, в загородном секс-клубе, в таиландской хижине из тростника…
Новая абонентка радостно объявила: "Сегодня у нас групповой секс… Я, подруга и друг – мы ждем тебя…" Этот друг сразу показался Михаилу подозрительным. Потому что как бы наблюдал со стороны. Что ему здесь, цирк? Любительница групповухи продолжала: "Потом мы кладем тебя на кровать, и она сосет твой …" Что же это за кровать у них сосущая?
Тем временем друг, этот бедмэн (от англ. bed – постель), начал барахтаться с одной, с другой… А теперь Михаил, якобы, наблюдал, "как смоченное скользкой жидкостью торчало легко и свободно двигалось взад и вперед в толстом кольце больших половых губ, а раздвоенные розовыми лепесточками малые втягивались при его погружении и вслед обратному движению выпячивались"… Кончилось все призывом: "У-у-уй, давай, давай гони, как на авто!" – на что Миша едва успел ответить, что догонит после, на ручной тележке.
Очередная дама промурлыкала: "Войди глубокомысленно в мое ущелье удовольствий, и междуножное пирожное вкуси! Придумай нечто опи.денное, на дикий остров унеси…" – но дальше продолжала декламацию уже прозой: "В воде голубой лагуны золотой отблеск заката со-че-тается с твоим за-го-ре-лым... Твое второе сердце рвется из мокрых оков, ты ох-ва-ты-ваешь его дрожащими руками..." "Что же тут офигенного? – сказал ей Михаил. – Этим еще Робинзон Крузо занимался!" И положив трубку, занялся тоже.
Наконец справился... Но интересно, чем они там чмокают? И почему это авторы текстов, используя ненормативные существительные, совершенно игнорируют ненормативные глаголы и причастия? И неужели там нет ни одной живой, лишь автоматы, бездушно повторяющие записанное? Впрочем, нередко, как в жизни…
Один диалог, правда, мог состояться, но... На другом конце провода молчали, и Михаил с легким раздражением спросил:
– Алло, это секс по телефону?
– Да, – ответил хриплый голос.
– Так почему молчите? Займемся?
– Не могу, ухо болит!..
     По какому-то номеру живой разговор все же получился, но какой!
– Здравствуй, мой мальчик, к сожалению, не знаю твоего имени...
Михаил поздоровался и назвался.
– Миша, а какое женское имя больше всего тебе нравится?
– Татьяна.
– О, она звалась Татьяна! Тебе повезло. Потому что и меня зовут Татьяной. А какие девушки тебе больше по вкусу: блондинки, брюнетки, рыженькие?
– Чем рыжей, тем дорожей.
– Опять в самую точку. Я как раз такая – золотая, вся из себя... роскошная, грудь большая, мягкая... Мишка, милый, тебе нравится?
– Нне... очень. Люблю, чтобы маленькая, упругая...
– Так у меня вторая точь-в-точь такая!
Это было уже запредельно! Михаил понял, что если поэкспериментирует и дальше, то возненавидит и такую, и как таковую!
 
 
 
О вине
 
О вине-то о вине, но фельетонкое эссе это – только не о нем, а о ней. Не о виноградном и плодововыгодном, не о медальном и ординарном, не о полусухом и полуразбавленном, не об игристом в охотку и шипучем напрохмелах. Не о столовом за столом и не о крепленном под ним, не о белом, розовом и красном на спирту, а о черном на совести.
Не о шампанском, бутылку которого, ударяя о корабль, используют для окончательной проверки качества его постройки, а о юридическом условии привлечения к ответственности, когда качества-то не оказалось. Что у нас редко, кое-где, но все-таки иногда еще, чего греха таить, встречается.
Хотя, несомненно, кроме созвучия, между вином и виною связь существует. Но не вульгарная, увеличивающая число преступлений и разводов:
 
                        Ведь семейная жизнь двуедина,
                        Разрешен "гармонично" вопрос:
                        Сколько выпито водки мужчиной,
                        Столько пролито женщиной слез…
 
     А другая связь, вполне интеллигентная. Когда примет личность в себя бормотухи –ведермутного вина и бормочет, слезно принимая на себя всемирную вину, а некоторые, которые сидят среди принявших, как дураки, умно так замечают:
– Это не он (она) плачет, а вино!
Или:
– Кто вино любит, тот сам себя губит…
На что им другие некоторые настойчиво и резонно отвечают:
– Невинно вино, виновато пьянство!
Кстати, как вы думаете, сколько у нас виноватых? Хорошо, если бы точную статистику сообразить, внести не лепет, но лепту: сколько всего, в какой сфере, каков годовой прирост?
Сказать, чтобы такие сведения есть, так – нет. Потому что любимое состояние вины – оставаться скрытой, будто самогонное вино при сухом законе.
– Скрытая вина терзала его…
Правда, это для других скрытая, а для самого? Невозможное дело, как сухая тряпка на дне моря.
Что же предпринять, чтобы не терзаться, а успокоиться? Может быть, сесть и задуматься? Не в том смысле, что сесть и потому задуматься, а так просто сесть, задуматься и по-человечески взглянуть на черную кляксу своей вины на глупизне совести, как на пятно вина на голубизне скатерти. Ибо, что она – совесть?
 
                                                                       Спит, неосязаемая где-то
                                                                       В тайниках неведомой души.
                                                                       Значит, все в порядке – не задета.
                                                                       А задета – нагло заглуши…
 
Тем более, многое зависит от точки зрения. Стоит назвать давний случай мимолетным флиртом, ошибкой молодости, охотней открывающей тело, а не душу, отдающей предпочтение науке соблазнять, а не противозачаточной практике, и – нормалеус! Дело предстанет в ином свете и даже – цвете. Черное станет белым!
Можно попытаться закатить пир горой и пятое колесо вины – за гору забвения, утопить или притырить острую вину способом, упомянутым еще в "Илиаде" – как меч во влагалище. Только не получиться ли, что:
– "чем поиграешь, тем и зашибешься", когда колесо скатится с горы;
– вина вновь всплывет, как черное гуано в проруби;
– "чем нагрешишь, тем и накажешься", если меч вдруг – ой-ой-ой – обнажится?
Помогут ли тогда утверждения, что "повинную голову и меч не сечет", "время лечит раны"?
Что еще? Можно взять подряд и по сходной с недвижимостью цене украсить черный покров под названием "Не моя вина, а моя беда" белыми безнитратными цветочками:
– "я только слабый человек";
– это сделано из интересов человечества, любви к Богу, матери Божьей или дочерям;
– "семь бед – ни одной альтернативы"!
Можно объединиться в группу риска или в ограниченный контингент по защите от укоров совести под девизом "Разделенная вина – лишь любая половина!" и хрустеть зеленью под бодягу состаканников:
– Не бди, кирюха, отмахнемся!
– Ё-фа-на! Отдыбаемся, друг!
Или не делать из мухи слона, а без всяких комплексов зажать вину по-рэкетирски и не обращать внимания ни на что, ни на кого:
– Зло – высшее проявление свободного духа!
– Вы мне никто – раз без пальто!
Если же вина потяжелеет, то не надо ныть: "О, когда я смогу избавиться от этой ноши?" – а переложить ее решительно на другого, по возможности не обремененного. Как две тысячи лет назад, когда стоящий посреди Иордана Иоанн Креститель простер перст на одного из дрожащих на берегу:
– Вот агнец Божий, который берет на себя грех мира…
Или свалить с больной головы на здоровую, ибо сказано же: "Не прав медведь, что корову съел, не права и корова, что в лес ушла!" В чем и пример прародителей убеждает. Первомужчина Адам:
– Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел!
Обнаженщина Ева:
– Змей обольстил меня, и я ела!
Можно и сегодня на них свалить: "Почему сам-то Господь создал меня вот таким?" Или, без разницы: "Если бы у меня были другие родилы?"
Но лучше – на окружающих. Где все виноваты, там никто. Библия даже говорит: "Признавайтесь друг перед другом в проступках ваших, чтобы исцелиться".
Так вот, после признания другого, сделанного по принципу: "Скажи ты сегодня, а я завтра", – почаще надо ахать:
– Да разве так можно было? Да это ж…
Чаще присматриваться и соображать, – вынь соринку из своего глаза, и тогда увидишь, как въезжает бревно в глаз брата твоего.
Еще лучше – как Михей библейский пророчил: "Он опять умилосердится над нами, изгладит беззакония наши. Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши". Вот именно, радикально – ввергнуть, и концы в ту же воду!
А если не силен? В той же вере. Или другой…
 
                                                           – Стóит верить людям в то,
                                                           Что стоит за гробом вечность?
                                                                       – Стóит верное ничто
                                                                       Обменять на бесконечность.
                                                           – На неверную? 
                                                             – Зато
                                                             Можно ведь вернуть ничто,
                                                             Но, наверное, как нечто?
 
И то – выдумали покаяние: "Кайся, кайся, да опять за то ж не принимайся!" Не поняли… Отчего же не приниматься? Понятно, что нельзя, но если очень хочется, то – с учетом вышеизложенного – выходит, можно же?!
 
 
 
Охота
                                                                                              Бегать Ей за Ним? Вы что? Неловко.
                                                                                                                      Видано ль: за мышью – мышеловка?
 
Когда после армейской службы Адам вернулся домой, то не сразу сообразил, что старшина роты утверждал не всю правду, говоря, будто в Сочи – вот охота: и ту охота, и ту охота… В деревне было то же. Увидев новую библиотекаршу, блондинистую девицу по имени Ева и без обручального кольца, Адам немедленно почувствовал себя охотником.
Начал он с того, что послал почтальонше, заведующей клубом и уборщице сельской администрации по анонимке одинакового содержания: "Самый охочий охотник до дам – дембильный этот, дебильный Адам"! 
Когда дичь окольным путем ознакомилась с этим наглым заявлением, она затрепетала. Потом нервно рассмеялась. Потом успокоилась и не знала, что об этом думать. Но стала ждать – чего-то, что должно было по женской логике случиться.
Следующим шагом Адам вступил в библиотеку. Ева побледнела, как бумага на лозунге около нее. Потом стала красной, как буквы: "Книга – твой друг!"
Адам хорошо помнил другой лозунг. О том, что женщина – друг человека. И, вслед за старшиной, полагал главным ее долгом – вечером ополоснуться, влезть под одеяло и оттуда прерывающимся голоском шептать: "Милый, я готова!" Но попросил у Евы только какую-нибудь книгу.
И охота вступила в новую, затяжную, но просто насущную для дичи фазу. Адам приносил книгу с прочитанным заглавием, Ева удивлялась:
– Уже прочитали?
– Уже! – врал Адам. – Я быстро…
– Может быть, теперь это возьмете?
– Хорошо.
И так через день и каждый день.
Вскоре Ева стала спрашивать о прочитанном, день ото дня многозначительнее:
– А вы помните то рандеву, когда они?..
Или:
– Правда, этот рыцарь так красноречив? Ах, как я люблю комплименты!..
Адам, конечно, больше молчал, хотя все время думал о моменте, когда он сможет отпустить Еве комплимент. О котором старшина говорил:
– Лучший комплимент, который можно сделать женщине – это без лишних слов сунуть руку под юбку!
Это было время серьезных раздумий Евы. Не было дня, не говоря уже о ночи, чтобы она не думала: "А правда он это самое, как в письме написано?" Женская душа потемки, а тут такой охочий фонарик, оказывается! Ее начинал разбирать смех, и тогда, низко склоняя головку, Ева делала какие-то выписки, работала над каталогом.
Наконец Адам приступил к завершающему маневру. Неделю не приходил в библиотеку. Дни стали длинными и скучными. Ночами высоко развитое, истомившееся воображение Евы рисовало такие сладкие картины встречи с Адамом, что…
Он пришел, поздоровался, с гнусными намерениями поставил бутылку и извинился, что забыл принести книги.
– Ничего… – тихо сказала Ева, – Я могу приготовить кофе…
– Хорошо.
– Не лучше будет, если я закрою дверь на замок?
Адам и на это согласился. Ева повернула ключ, задернула занавески на окне. Потом она сварила кофе, потом он открыл бутылку, потом…
Что может быть потом, если молодые в сумерках наедине, если они немного выпили, если даже первое появление парня в жизни девушки опередил слух о его необыкновенных способностях?!
 
 
Кому надо
Историю человечества, в том числе и лучшей его половины, всегда интерпретировали, как кому надо.
Так, в лакированном виде преподносили в советские времена Парижскую коммуну. В учебнике истории под одной из гравюр, иллюстрирующих революционный романтизм, поместили подпись: "Парижанки на баррикадах". На самом деле в то время было нечто более малопочтенное. 
Весной 1871 года городские власти Парижа разогнали все публичные дома, и безработные проститутки с воплем: "Коммунары – кому надо?!" – двинулись на баррикады. Именно этот процесс и получил не менее яростное отображение на упомянутой гравюре.
Французские историки свидетельствовали, что продажные женщины, не встретив со стороны коммунаров должной оценки своих лучших устремлений, превратились в кровожадных террористок.
Прохожих мужчин в приличной одежде, не желающих платить за сомнительное удовольствие от встречи с вооруженными путанами, кастрировали на месте, женщин – грабили.
Версальцев атаковали с тем же ужасающим визгом: "Кому надо?!" И часто выходили победительницами. Пленных брали охотно, особенно за известные места, но после натуральной и денежной контрибуции отпускали восвояси.
И главное. В революционной буче жила великая светлая надежда, придававшая особую остроту переживаниям коммунарок: как бы ни была горька женская судьба-злодейка, можно было в натуре испытать тайно фрейдное счастье, либидоносное счастье – денно-и-нощно быть нужной и немногочисленным соратникам, кому надо!
 
 
Молча
Суеплет Набалдишис плел интриги. Молча. Набалдишису суетливо помогал некто Достигаев. Некто Достигаев тоже умел молча показать, что нам, татарам – один черт: что этаких подтаскивать и что разэтаких оттаскивать.
Они работали по социальному заказу самих парламентских структур. Самые парламентские структуры спали и в тяжелом сне видели интриги.
Набалдишис и Достигаев ограничивались максимумом аванса и усердно трудились. Через двести восемьдесят дней, то есть через сорок недель Набалдишис молча плюнул на финише. Достигаев напротив бросил окурок и растер. И Набалдишис растер.
Так без особых телесных поощрений и плевались даже в присутствии заказчиков. Заказчики тоже были удовлетворены так, что потеряли дар речи. Речи потом на пленарных заседаниях отыскались, а дар речи так и лыснул в одно место, не ко сну будь сказано – в какое.
Суеплеты эти больше пострадали. Достигаев прямо обалдел, а Набалдишис – наперекосяк. И сочинил песню без слов. И без подписи. Потому что начисто забыл первую половину своей фамилии.
Годами сидел и перебирал варианты, вспоминая: Булдадишис, Черездишис, Междудишис, Ездадишис, Вольнодишис…
Потом: Вольводишис, Ренодишис, Маздадишис, Хондадишис, Пежодишис…
Или: Окнодишис, Полодишис, Цветодишис, Хренодишис, Пестодишис…
Куда ни посмотрит – опять новое обозвание себе шептуширит. Посмотрел бы на себя!
Другие суеплеты тоже известность снискали. Некий Горький даже посвятил Достигаеву и другим довольно несмотрибельную пьесу.
А что до текущей мимо судьбы интриги ихней… На что уж История, бубен ей в дышло, и эта себе мимо просклизнула. Молча.
 
 
 
А вам слабо… так кончить?
 
Все врут календари… И энциклопедии – не меньше. Вот что, например, написано об онанизме (по имени библейского персонажа Онана): "искусственное (вне полового акта) раздражение половых органов для достижения оргазма".
А если обратиться к первоисточнику, к Библии?
Когда у Иуды умер бездетный первенец Ир, он призвал второго сына, Онана:

 

Выходит, Онан, не желая продолжать род брата, стал праотцем, пожалуй, прерванного полового акта, а не того, что ему приписывают – рукоблудия. Отцом-основателем же последнего метода, оказывается, был Диоген Синопский, живший в 400-325 годах до рождества Христова. 
Этот гражданин мира, одиноко и аскетично живя в бочке, первым показал древним грекам, как удовлетворять сексуальный голод без партнерши. И всю оставшуюся жизнь совершенствовал свой диогенизм при стечении народа на афинских площадях, приговаривая:
– Вот кабы и голод можно было унять, потирая животик!
Вслед за первопроходцем-киником метод успешно и подолгу применяли Леонардо да Винчи, Жан Жак Руссо, Бертран Рассел, Андре Жид, Христиан Андерсен, Виктор Гюго, Виссарион Белинский, Ги де Мопассан, Николай Гоголь, Фридрих Ницше, Адольф Гитлер, Владимир Маяковский. Кто не знает левого марша?
 
                   Мы онанисты, народ плечистый!
                   Не запугать нас девственной плевой!
                   Кончил правой – начинай левой!..
 
Правда, не просто, а очень просто кончить? И не раз. Между тем, нет оснований пугаться кончать и более естественно. В том числе и богоданную…
Не впервой было питерским околоточным получать вызовы в злачные места, но они были поражены этим неординарным случаем. В одну прекрасную ночь 1882 года в гостинице "Англетер" клиент умер прямо на проститутке. В нем опознали героя Плевны и покорителя Туркестана, генерала от инфантерии Михаила Дмитриевича Скобелева.
Генерал плохо кончил? Или хорошо? Оттого и умер?
Белому генералу (в бой Скобелев выезжал на белом скакуне) было всего 39 лет, но он много пил. Конечно, не могло быть у национального героя России т а к о й смерти. И поползли слухи, что его отравили. Но чем подобная смерть в постели во время    э т о г о    с а м о г о   позорнее престижной гибели от рук врага?
Лучше других это понимали в высших кругах французского общества, где считалось шиком кончить жизнь земную в объятиях прекрасной дамы. Даже если эта дама с Пляс Пигаль. К примеру, маршал Фердинанд Фош умер в 1929 году, как подобает настоящему вояке – во время военного совета… от минета, которым его пользовала под столом юная дева.
Ах, как прекрасен был этот последний бой во всеоружии! Пышные груди на коленях, ласковые губы и нежный язычок, успевавший подавать и советы: "Мон шер, не забудь про "линию Мажино"! Мужественному маршалу Франции было 78! Хоронили его, естественно, как национального героя, назвали его именем улицу в Париже.
Согласитесь, не каждому дано так блестяще кончить.
Тем более, вероятность того, что половой акт может спровоцировать, скажем, инфаркт миокарда, ничтожно мала. Ученые Гарвардской школы медицины, обследовав 858 сексуально активных пациентов, установили, что среди здоровых людей лишь один из миллиона получил инфаркт в результате занятий любовью.
Выходит, не так легко кончить, как Скобелев, или повторить бессмертный подвиг Фоша. А вам слабо?
 
 
 
Бывает
                                                                                                                                                    – Надо, надо, – ела, ела...
                                                                                                                                        Надоела, надоела!..
 
Жил-был и Жила-была. По фамилии Уклюжие. Жила-была – бабой нотной была: Жúла-была по нотам пилила. Уже и жилбылята в три косых сажени вымахали, а она, знай, пилила.
– Вкрути мне, – говорит однажды, – лампочку, хоть бы и стосвечовую! У этой уж все ватки выгорели из тех шести десяти, которые ей в киргизском городе Майли-Сае со знаком качества впаяли!
И назавтра обратно то же говорит. Достает и достает мужчину. А Жил-был везде по дому, огороду ходил, но боялся. Лошадей – спереди, собак – сзади, а женщин – со всех сторон. Выходит, что делать нечего. Надо вкручивать. А не охота.
Потому не прошло и ста вечеров, как, и звените, спер он в фирменном коровнике лампочку, облизал дочиста и позвал жилбылят. Ну, те с младых ногтей виды видывали. Взяли легенько батьку под микитки да под карачки и подняли до потолка. Походили по кругу, повращали подстарковатого по часовой стрелке – старую безватную лампочку выкрутили. Через время против часовой стрелки его столько же раз покрутили – и нá, маманя Жила-была, тебе новый люкс для внутрисемейного освещения!
Посветлело в избе, тогда давай Жила-была другим донимать. Да со своей мамой в пересменку и говорят, и пилят, и припевают:
– И что за мужик такой, гвоздя вбить не может?
И обратно выходит, что делать нечего. И долго еще терпел этакие песни Жил-был, потому что нигде нельзя было найти пары дебелых гвоздиков, по научному – дюбелей. Только когда конюшню, где раньше церковь была, стали обратно на дорогу, ведущую к храму, устраивать, там и нашел. На них хомуты да черезсупонники со славных времен еще красной кавалерии до сего дня сохли.
Пообдирался, ровно хлыст потрелеванный, но добыл-таки гвоздья, толечко чутку и гнутые. Выправил поровнее да и понес в двух карманáх в свою избу. К той поре жилбылята уже нашли себе лягушек-царевен из Заболотья. Срубили срубы, съехали от старших Уклюжих да взяли и сами жилбылят мал мала меньше настругали.
Пришел Жил-был на свое остатнее какое-нито хозяйство. Жила-была с коровой перемычку затеяла, убирается там всяко. Тещи тоже пока слыхом не слыхать. Вбил Жил-был гвоздь. Вбил и второй.
Тут на звук прямо в полномшубке залетает в горницу Жила-была голосисьтая. Жил-был ее за шиворот хвать, и – на гвоздь, который поближе, воротом и цепляет!
Жила-была верещит. Приползает на родной голос теща. Он и ее – за шиворот и на гвоздь, который дальше по стенке дожидался.
Сам кушак в охапку и был таков под кабак околачиваться. А там городские затеяли бывшим хозяевам земли гдевиденты раздавать. В аккурат на рояльный пузырь с холодцом хватило. Так что, когда домой принесли в полном справном состоянии, у Жилы-былы и тещи голоса уже все вышли.
И, что характерно, с той поры в полную силу так и не вернулись. Так – зевки шипящие пооставались. Благодать и полное счастье на при конце жизни такие расцвели, что Жил-был и сам пока не верит. А вот – бывает же!
 
 
 
В доме юморалишенных
 
Профессор читал переписку Ильича и завидовал.
Из дома предварительного заключения – сестре: "Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу… Хорошо бы получить стоящую у меня в ящике платяного шкафа овальную коробку с клистирной трубкой".
Между тем Великий Кормчий добрался до пылесоса и наслаждался.
Продолжая величественно завидовать, Профессор пробудил в себе желание испортить агрегат и вместо пыли подсунул Великому Кормчему лапшу с ушей.
Великий Кормчий вытряхнул содержимое пылесоса в унитаз.
Тогда Профессор перестал собирать лапшу, где собирал. А стал доставать из унитаза. Подговорил и других представителей потерянного поколения, и те тоже стали швырять в Великого Кормчего тем, что плавало там. Под выразительное чтение переписки вождя.
Максиму Горькому: " Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно".
Ни кто иной так не знал существа этого дела, как Ильич.
Великий Кормчий дико устал. И уже из последних сил стал ближе подбираться к Профессору, чтобы экспроприировать тетрадку. Но у него выдернули шнур, скрутили рукава и увели. Ставить клизму.
 
 
 
Власть-шоу
                                                                      
                                                                                              Власть ли портит? Это камень пробный             
                                                                                                                       С высеченной лестницей постов:
                                                                                                                       Видно, кто вознесся над народом
                                                                                                                       И зачем... Ему ль служить готов?
 
Ой, не гой ети, добрый молодец, а некий мозглый, малотрезвый муж возжелал-взалкал прельстительную деву и долго, упорно, упруго ее домогался. И после многих-многих его приступов и речей дева, тускло, покорно закрыв очи-глаза, исторгла-выдохнула:
– О-о-о, я твоя!
Расстегнула-растянула долготерпеливые тесемки-резинки свои и, вожделенно, ослепительно оголенная, бесстыдно-пахуче раскинула сладкие пышки и задние ножки, и в чистом соку нежный пестик.
Зашумели-замитинговали на площадях и спусках люди-граждане, давясь и продираясь, желая и требуя. Обернулся отъевшийся быстро нестойкий муж, вопрошая угрозно:
– Не пошли б вы все на…
– Ну, покажу я же вам… – уточняя уже, было, – что, кого, какую, да запрыскали-зашелестели советницы-вафлеестницы, подсказывая слово, он и ляпнул:
–…пип-шоу!
Растворил-расстегнул ширинки-ремешки не зело благокозненно и показал… бы, но спохватился, мол, нечего… так-то.
И опять возвернулся к той ожидающей, кто бы ее… И носом заразы ее обоняет, и ртом-языком лепестки ворошит, и ползает-плавает по белым грудным волнам ее так, чтобы можно было тычинкой под жадные своды, а то бы и в губчатый алый орал… Никак не выходит! А точнее, – бдя, поправляют стражные окруженцы, – выходить-то выходит, только плохо заходит!
Как имя манящей, отдатливой, многорожалостной девы?
Власть! Так как же не стыдно вокруг нее им – императорам, импремьерам, импрезидентам, импослам? Полная немощь, нестоиха, неуменье, неспособность владеть и распоряжаться ею, божественной…
                                                                       Любая власть –
                                                                       Не можешь – слазь!
Имя им?
Легион. Все возрастающий бессовестно и нагло легион импотентов, не умеющих любить – ни ее, ни народ, который терпит, давясь долгим, затяжным власть-шоу…
 
 
 
Диалогики не без логики
 
– Что делаешь?
– Готовлюсь к выборам.
– Как это?
– Вот, в одном стакане водка, другой пустой. Завтра проснусь и буду выбирать, из какого стакана пить!
– Нечего тут выбирать! Жириновский обещает каждому по бутылке!
– Ну, вот, и хорошо, все понятно. Я вспоминаю, что и в первые постсоветские выборы оголодавшие люди в словах "либерально-демократическая партия" что-то хорошее услышали, вроде забытое тогда колбасное. И проголосовали.
– И хотя бы. Это же всем понятно – за журавля в небе или за синицу в руках, за фиг с маслом или за ливер, требуху… Не то что в совковые времена, когда в сущности была только одна альтернатива. Или заставить всю прошлую страну нефтяными вышками, или сторожевыми…
– Да, Энгельс твою Маркс вместе с ленинизмом! Могли ведь на всей земле победить…
– Кроме Швейцарии…
– Почему?
– А где бы они деньги хранили?
– Да-а, что было, то было… Раньше я плевался и шел к урне на выборы…
– А сегодня идешь на выборы, а потом плюешься?!
– Нет, но вообще-то мне о нынешнем кандидате много рассказывали и два раза – хорошо.
– А ты видел его предвыборный плакат? "Дорогие избиратели! Я убежден, что мы должны жить лучше. И я знаю, как это сделать!" Что за выражения? Что там он знает?
– Когда нет слов, в ход идут выражения. А знать, так он точно знает: если мы его выберем, то он будет жить лучше! Согласен?
– Согласен-то, согласен. Но у него точно какая-то программа есть. "Три дня" называется…
– А-а! В первый день раздать всю недвижимость, второй и третий день – выходные!
– А дальше?
– Дальше – посмотрят…
– Да, посмотреть бы нам на него. Думаю, что он долго в Думе не задержится…
– Почему?
– Все равно ночевать домой поедет.
– Посмотрим…
 
 
 
Как слово наше…
 
– Что это за ЭКСНО? – спросил Владимир Вольфович своего приятеля, который здесь, в междунаучном центре, похвастался новыми лазерными и нанотехнологиями.
– А это сокращение, по первым буквам – экран "Как слово наше отзовется". Можно измерить показатели таланта всех пишущих людей. Вот ты уже известняк не только в политике, но и как автор не одну книгу выпустил, а? Так набери, набери, свои ФИО.
– А если у меня талант неизмеримый? – находчиво пошутил Жириновский.
– Неизморимый? Да и тоже оценит, не боись! Набирай.
Спикер нашего парламента пробежал по "клаве". И на экране тотчас забегала зеленая синусоида. Невысокая и несимметричная.
– Ну? Это как – однозначно хорошо, плохо или не очень, чтобы так, но не так, чтобы очень?
– Все познается в сравнении. Посмотри, что у других вырисовывается…
У Льва Николаевича амплитуда и шаг были намного больше. В отличие от гиганта, рядом с которым некого было поставить в Европе и тогда и сейчас, у Федора Михайловича шаг был поуже, зато отдельные пики подскакивали и выше.
Владимир Вольфович хотел еще взглянуть на картинки Антона Павловича, Михаила Александровича да хотя бы и нынешнего Михаила, в смысле Сергеевича, автора последнего шедевра "Понять перестройку"…
Но экран вдруг блымнул и теперь жидкокристаллически блестел черным квадратом.
– А-бэвэгэдэ! – разразился писатель. И не только так. И не только с одним восклицательным. – Ё-калэмэнэ!! О-пэрэсэтэуфэха!!!
– Да сейчас, сейчас! Электриков позову. Они тут рядом, в забегаловке напряжение снимают.
Когда на вновь заработавшем ЭКСНО опять набрали – "Жириновский Владимир Вольфович", синусоида, отзываясь на его последние слова с восклицательными знаками, засияла явно ярче прежнего, стала шире Толстовской, а многими пиками перекрыла Достоевскую!
 
 
    
     Русское лото
 
     Я кричу.
     В. В. Жириновский, как всегда непредсказуемый и парадоксальный (за то и любимый?), комментирует…
 
№ 80  – бабушка
           – Московская олимпиада
№ 11  – барабанные палочки
№ 36  – нормальная температура
№ 25  – опять двадцать пять
            – день рождения в апреле!
№ 17  – семнадцать мгновений весны
            – где мои семнадцать лет?
№ 82   – бабушка надвое сказала
№ 9     – девятый вал. Айвазовский
            – девять дней одного года
№ 77  – топорики
№ 48  – половину просим
№ 10   – десять негритят
            – чирик
            – десять дней, которые потрясли мир
№ 26  – двадцать шесть Бакинских комиссаров
№ 61   – Юрий Гагарин: "Поехали"
            – отмена крепостного права
№ 45   – баба ягодка опять
            – четыре, пять – вышел зайчик погулять
            – Победа
№ 3     – было у отца три сына
            – три товарища. Эрих Мария Ремарк
            – тронька
            – три богатыря. Васнецов
№ 28  – зелень косим         
№ 13   – чертова дюжина
№ 69  – туда-сюда
№ 81  – бабка с клюшкой
            – девушка с веслом
            – Матрена Павловна
№ 34   – лягте на пол: три, четыре
            – жили в квартире тридцать четыре веселых стрижа
№ 51   – великолепная пятерка и вратарь
№ 16  – кругом шиш-надцать
            – шишиги
№ 41 – война
            – сорок первый. Лавренев
№ 88   – матрешки
            – муравьи
№ 14   – у нас еще до старта четырнадцать минут
            – Людовик XXI
№ 33  – кудри
            – тридцать три богатыря
            – жиды-евреи
№ 86   – сухой закон
№ 2     – гадкий утенок
            – служили два товарища, ага
№ 43   – Курская дуга
№ 65   – кому же дать?
№ 47   – сразу всем
№ 66   – пузатые есть?
            – валенки
№ 35   – трудно спать
            – три пятачка
№ 40   – сороковые роковые
            – Али-Баба и сорок разбойников
            – сорок лет – жены нет и не будет
№ 24   – день и ночь, сутки прочь
№ 42   – в окопах Сталинграда
№ 87   – залечили совсем
№ 20   – лебединое озеро. Чайковский
            – банкирское очко
            – двадцать лет спустя
№ 49   – сорόк девять
№ 27   – двоим, не всем
№ 46  – чтобы съесть?
№ 78   – денежки просим
№ 52   – пятки две
№ 29   – двадцать девок
№ 71   – семеро одного
№ 68   – шестерок восемь
№ 74   – сердца четырех
№ 58   – пятеро просят
№ 63   – шестери
            – Валентина Терешкова
№ 57   – полсотни съем
№ 38  – трех уносим
            – длина удава в попугаях
            – Петровка, тридцать восемь
№ 79   – бабкина соседка
№ 56   – оттепель. Хрущев
№ 84   – восемь с половиной. Феллини
№ 19   – девятнадцатое октября 1827-го. Пушкин
№ 4     – бабки в квартире
            – все четыре колеса
            – ливерпульская четверка биттлз
№ 85   – перестройка. Горбачев
№ 30   – тридцать лет – ума нет
№ 12   – двенадцатая ночь. Шекспир
            – двенадцать стульев. Ильф и Петров
            – дюжина
№ 60   – пенсионер
№ 21   – очко
            – мы с тобой два берега у одной реки
№ 53   – холодное лето пятьдесят третьего года
№ 7     – сёмка
            – цветик-семицветик
            – семеро по лавкам
№ 90   – дед – девяносто лет
№ 75   – семь пядей во лбу, как у меня
            – семь пятниц на неделе
№ 6     – палата номер шесть. Чехов
            – шестерка
№ 18   – в жизни раз бывает восемнадцать лет
№ 31   – трое в лодке, не считая собаки
№ 44   – стульчики
№ 5     – ахиллесова пята
№ 89   – дедушкин сосед
№ 15   – пятнадцатилетний капитан. Жюль Верн
            – пятиалтынный
№ 37   – тройка, семерка, туз
            – тридцать седьмой год. Ежов
№ 22   – уточки
            – дамские туфельки
№ 64   – шахматная доска
№ 50   – полтинник
            – полста
            – фифти-фифти
№ 8     – Восьмое марта
            – наручники
            – обручальные кольца
№ 39   – тридевятое царство
            – три у девок
№ 55   – перчатки
№ 32   – три притопа, два прихлопа
№ 1     – один в поле не воин
            – избирательный список ЛДПР
            – выхожу один я на дорогу
 
 
     Десять смехозаповедей. И столько же слезо–…
 
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха – позорного нет! А. Блок
 
1.
Мир чувств подчинен двум антагонистическим, но взаимодополняющим силам, которые называют Слезы и Смех. И нет в этом мире ничего, что не было бы либо СЛ, либо СМ.
2.
СЛ и СМ есть два полюса бесконечности жизни.
3.
СЛ и СМ рождаются бесконечно и постоянно из бесконечного пространства и времени.
4.
СЛ – центробежны, СМ – центростремителен. Все есть СМ в центре и СЛ – на периферии.
5.
СЛ – женские, вода, холод, тишина, темнота… СМ – мужской, огонь, тепло, звук, свет…
6.
Нет ничего полностью СЛ или СМ. Все относительно.
7.
СЛ вытесняют СМ. СМ вытесняет СЛ. Все состоит из СЛ и СМ в различных, постоянно меняющихся соотношениях.
8.
Сильные СЛ рождают СМ. Сильный СМ рождает СЛ.
9.
Взаимная привлекательность объектов чувств прямо пропорциональна различию в них СЛ и СМ.
10.
Отталкивание двух СЛ или двух СМ находится в обратно пропорциональной зависимости от разницы их сил СЛ или СМ.
 
 
 
      Динамизм поля зрения
 
Замужество?
Причудливый мираж:
Дворцы, фонтаны и верблюды...
Дворцы падут за этажом этаж,
Исчезнут струи и запруды.
Реализуется из всех причуд
Один уздой обманутый верблюд!
 

 

Э, законодатели морали, на сколько веков вы опоздали! Обманывать, или динамить мужчин колдуньи начали с глубокой древности. Этим еще до нашей эры вполне успешно занималась вдова царя Асандра Боспорского Динамия, которая, обвела за нос всех женихов, отдавшись только убийце мужа самозванцу Скрибонию, а после скорой смерти и этого – опять только новому самодержцу, понтийскому царю Полемону.
Взгляните нынче на наших перекрашенных и прямо из огненного ада рыжих колдуний, на размалеванных боевыми красками золото- и мужеискательниц на пуантах и каблуках, в мини-юбках по самое "не балуйся" и в строгих нудистских костюмах. С пирсингом, боди-артом, тату. Ну? Кто из них без греха?
Здравствуй, Пудра Аксессуарьевна? Или здравствуй, тело молодое, незнакомое?
Слава Богу или дьяволу, что времена настали другие, а то бы миллиардам милых дам гореть синим пламенем на очищающих от колдовства парфюмерии кострах!
Впрочем, они, дуры-бабочки, все равно бы летели на огонь во имя великой цели содроргазма, не понимая, что хотя способствуют развитию воображения даже столпов нешевелизма, силящихся за подложными средствами угадать вожделенно естественные, – эти естественные и есть самое истинное колдовство.
Даже самый искушенный в мире эксперт женского дрожемента Джакомо Казанова приветствовал в свое время отказ почти шестидесятилетней балерины Марии Анны Комарго от туфель, юбки и трико: "Наконец-то можно рассмотреть и оценить по достоинству прелестные ножки, то лучшее, чем обладает любая красавица!"
Позже в Парижской опере состоялся и его знаменитый диалог с маршалом Ришелье:
– Какая из актрис, на ваш взгляд, самая красивая?
– Вот та, – ответил, указывая, Казанова.
– У нее отвратительные ноги.
– Я их не замечаю, месье, так как, разглядывая красоту женщины, я их первым делом широко развожу в стороны, чтобы убрать с поля зрения.
Вот такая широта перпетуум кобеле…
Так-то жены и бобыляшки! Казалось бы, прочь подложные прелести, если есть бесспорно неотразимые – подложенные. Но, – возражают они с другой стороны, – если уж динамить наступательно, то, как на войне, не только динамитом, – всеми средствами. До победы. До замужества…
 
 
     По дороге в Д.
     – Потому что очередь ваша от нашего филиала бежать, – сказали ветерану Хлебоеддинову, – по случаю инаугурации президента автономии. Почетное поручение.
Ну и прочие там слова. А директор по связям Бахмутова еще и сколько-то бутылок, кажется, ведермута с кривым горлышком пообещала.
В общем, махала махнул трехцветным флагом, и все побежали. В направлении города Дурдомска, лежащего для них на пути из региона к полярному кругу, а для встречных – на обратной дороге.
Хлебоеддинов после прошлого многолетнего репрессанса переживал сегодня полный духовный ренессанс, подъем то есть. С физическим подъемом по разбитому шоссе дело обстояло хуже. Хлебоеддинов, потеряв дыхание, не только не обрел второго, но скоро остался без никакого.
Сжалился над ним пухломолоденький хакер Чеховатый, проездом пригласивший Хлебоеддинова в свою тачку. Ветеран ожил и, вспомнив об ожидающей его упаковке рыгацители, провозгласил:
– Командир, ну ты чел, супер! Поехали!
– Куда?
– Прямо.
– А дальше?
– Дальше – дальше!
Чеховатый решил, что о двойном тарифе еще успеет, с готовностью фыркнул газом, попустил сцепление, но черный бумер не шелохнулся! Командир оглянулся. Вместе со снижающимся солнцем на них падал Змей Горыныч!
Когда они вылетели из бумеранга, трехкабинный НЛО горыночного типа "ретро", урча животом, но вежливо и набекрень приостановился над ними.
Хакер Чеховатый немедленно завернул обратно под крышу и стал искать – черт ее знает, где? – аптечку. Ветеран же Хлебоеддинов объявил, что берет командование на себя, но взял огнетушитель. Потом действительно скомандовал показавшимся пришельцам:
– Аллë, вы трое, обое – кругом – ммарш!
Но лучше бы он этого не орал. Пришельцы вдруг обратились в ушельцев. Неопознанный, вонюче шкварча, обуглился. А солнце возмущенно вспыхнуло, только "зайчики" закрутились!
И вот уже Хлебоеддинов срочно на финишной прямой.
Вот грудью уперся в не рвущуюся почему-то ленту.
Вот его под белы руки подхватили и повели.
Ккуда? – закрутил он бестолковкой. Оказалось, к золотому трону.
Царь сноровисто взмахнул какой-то хреновиной, похожей на демократизатор, и вот уже придворные вешают на шею Хлебоеддинову главный приз – розовую малоодетую царевну с ямочками, извините, на чем сидит, и верноподданно кричат: "Горько!"
– Эт что ж за обхлебаловка, растуды твою в блин или тоньше! – заизъяснялся ветеран. – Ящик анамнедали сулили, а тут налейдоскоп какой-то! Дык, и вообще, господа, я верность храню…
– Кому ж ета? – размахнув рот до пояса, ахнула царица-мать.
– Пролетариям всех стран, – рубанул Хлебоеддинов, – и спутнице жизни Прасковье Федосевне!
Прогневался вдруг царь и повелел отрубить неблагодарному голову. И отрубили ведь, да!
А царская дочка – хлоп! – лежит в расстроенных чувствах и обмороке. Может даже скончаться, не докончив образования. Прям экорамбус какой-то неизлечимый выходит.
Царь тогда срочно и объявляет:
– Кто теперя царевну вылечит, тому – в законные жены!
Тут Чеховатый – глядь – в руках нашатырный спирт. Переломил ампулу и в ноздрю царской дочке. Дочь и оклемалась. Стала думать: встать да царские наряды в такую жару напяливать или, наоборот, только мини-бикини поменять?
А царь себе так благожелательно беседовать пожелал:
– Как ты, добрый молодец, догадался нужное лекарство захватить?
– В наших аптечках других все равно нет! – не очень-то и соврав, выкрутился Чеховатый.
– Делать нечего, бери нашу кровиночку в награду!
– С удовольствием, – облизнулся Чеховатый, – тем более я неженатый, но в награду нельзя: медицинская помощь у нас до сих пор бесплатная!
Царь настрополился снова прогневаться и отрубить голову. Уже и шут гороховый заплясал: мол, одна голова – хорошо, а две – лучше же. Да подумал самодержец: "А ну она опять, дочка, подставки отбросит?" – и воздержался. Но из благодарности все же сунул для поцелуя свои красные шузы и огласил:
– В этом случае прими от нас хоть сувенирчик от всей души. Можно?
– Сувенирчик, спасибо, можно, – согласился Чеховатый.
И царь торжественно одарил его своей десятипудовой царицей! Хитрый и жестокий был, видно, монарх: оставил Чеховатого в спальне наедине с собственной супругой и ведь ничуть не было жалко парня!
Однако хакер не растерялся, считав матрицу, овладел ситуацией, вошел и даже утром вышел из нее. Тем более что никаких программ взламывать не пришлось, вирусы-антивирусы не активизировались. Ввел простой пароль "Ухтыка Кая" и свободно реализовал entеr во все распахнутые сайты и баннеры. Когда появилось чувство выполненного долга, долго сопротивлялся без-exit-ным царицынским претензиям…
Вспоминая обо всем, Чеховатый немного посожалел. В частности, о юной царевне: "Надо было и жениться – хотя бы для того, чтобы узнать, почему этого делать не надо было!"
Вот так. Бывают ситуации, как в сказке, в которых даже ветераны теряют голову. А не то что.
 
 
    Эротическая история
 
– Кто мне укажет жить роскошно? – громко шептала себе неугомонная Анюта, переставляя мебель.
– Да вот! Хотя бы! И взбзднулось! – прикинула на язык она запомнившееся шестью согласными подряд слово.
Молодая, но уже со стажем вдова Нездадуева часто прибегала к "мебельному" средству восстановления душевного равновесия. Придерживаясь лишь одного правила – не ставить кровать близко к открытому окну. У нее была привычка выпрыгивать из постели по первому звонку любого будильника, и настоящее пробуждение могло бы наступить на улице или в травматологии.
И вдруг влетевший в комнату футбольный мяч разбил не только стекло в окне, но и едва наметившееся равновесие. Анюта, прижав это инородное тело к своему так, что родные эллипсоиды по упругости и габаритам получили явное преимущество, осатанело вылетела из подъезда. Что это еще за бездонаподвыверт?
Из десятка гасавших до этого момента огольцов посреди двора остался один.
– Это ты?!
– Я. Нечаянно.
– Ну! Что делать будем? К родителям пошли или в милицию?
– Пойдемте к вам.
– Зачем? – оторопела Нездадуева.
– Снимем с окна мерку, батя вырежет стекло – он у меня стекольщик – придет и вставит.
Гм, разумно. Так и сделали…
Анюта, стоя на стуле, протирала корешки книг, когда раздался звонок в дверь.
– Да, входите!!
– Здравствуйте. Я пришел вставить… – начал, было, чернявый здоровяк с прямоугольником стекла в руках, но…
Стекольшик Дан Семиразов принадлежал к мужчинам, готовым немедленно и куда угодно маршировать, если впереди развивалось знамя в виде женской юбки. Сейчас этот стяг стягивал два безколготно гудящих дирижабля, устремленных в близкую голобковость кучевых облаков. Естественно, вообразимых.
Несмотря на крутой характер и комплекцию, не в характере Анюты было комплексовать. Поэтому она спокойно сошла со стула и указала на окно.
Семиразов очумело принялся за работу. И, оглядываясь, все дальше вязнул мыслями в белых облаках вокруг темной путаницы, скрытой знаменем хозяйки.
Приглядывалась и Анюта. Хотя давно составила мнение о мужчинах – мол, был бы чуточку покрасивей противогаза. Фу, не нос, а ручка от сумасшедшего дома!
– Рюмочку выпьете? – неожиданно, взбледнув, спросила Нездадуева.
– Спасибо, нет, – еще неожиданнее ответил Семиразов.
– Не пьете до работы?
– Пью и до, и после, и во время…
– Так в чем дело?
– Не пью вместо нее!

 

Между тем, время шло. И вырезанное точно по размерам стекло точно же и встало на место. Семиразов, укрепив его, обратился к хозяйке:
– Порядок. Чем будем платить: деревянными или жидкой вольютой?
– Платить? Я? Одинокая женщина за вашего сына-оболтуса?
– Какого сына? Я вообще холостяк! Это же вы своего сына ко мне с размерами прислали!
– Здра-асьте! В первый раз увидела, когда стекло у меня рассадил. "Батя вырежет – он у меня стекольщик – придет и вставит"!
– Ах-ха-ха-ха, - рассмеялся Дан, – обвел шкет вокруг стекла по всем меркам!.. Нну, японский бог! Ну… молодца! Если б не он, я никогда вас ведь не увидел бы!
– Вот-вот. Увидел – и до свидания!
– А рюмочку вы предлагали. С вами, сейчас – с удовольствием!
За столом да за рюмочкой все и связалось. Случайно и божественно. Потому что случай – ни что иное как псевдоним Бога, когда Тот не хочет подписываться.
Дан ей:
– Я вааще к женщинам увважусь с большим отношением…
Анюта ему:
– Вы говорите – японский бог. А по-моему, он больше греческий. Там его Эротом звали, в Древнем Риме – Амуром, Купидоном…
Семиразов подумал-подумал. "А, пока я семь раз отмеряю, другой бы уже отрезал!"
И резанул. Настоящий мужчина всегда добьется того, чего хочет женщина. Такая история.
 
 
 
Штрихи творчества(вместо заключения)
 
       О чем мне было бы интересно поговорить с друзьями языком статей.
       Напишем предисловие к своей книге.
Да-да, допустим, книга у Вас есть, а предисловие надо кому-то написать. И еще так, чтобы автору понравилось. Самое простое – правильно – написать о себе самому, чтобы кому-то осталась только стилистическая приправа да подпись.
Так, садимся и пишем – такой-то (простите) не сякой, а вполне конкретный начал свой творческий путь с ... Написал столько то. Творческий стаж такой-то. Основная идея такая то, наиболее часто обращается к такой-то теме потому то и потому то... Наиболее яркие произведения, где выразилась авторская позиция, отношение к жизни – такие - то. В настоящее время работает над тем-то... Размышляет над тем-то... Стремится выразить то-то... Ирина Шухаева
 
 
Да-да, допустим, не книга, а книги – у автора есть. Более двух десятков. Литературно-художественных – одиннадцать. И предисловия, и аннотации к ним, естественно, написаны.
Так, значит, не садимся и не пишем? Все ведь уже написано! Что же делать? Может быть, просто переписываем содержание этих заметок из аппарата книг? Но что должно получиться в результате?
А вот это и должно – "…конкретный начал свой творческий путь с ... Написал столько то. Творческий стаж такой-то… Основная идея такая то, наиболее часто обращается к такой-то теме потому то и потому то... Наиболее яркие произведения, где выразилась авторская позиция, отношение к жизни – такие - то… В настоящее время работает над тем-то... Размышляет над тем-то... Стремится выразить то-то"...
Останется только посмотреть, получилась ли… литературно-критическая статья "Штрихи творчества".
Во-первых, это и предлагается обозревателем конкурса в соответствующей номинации на сайте.
Во-вторых, должно получиться всестороннее видение, потому что не только что-то сам написал, но главное – и независимые рецензенты, и взыскательные редакторы…
 
Итак, начнем с издания, вышедшего в серии "Первая книга" и пробежимся по десяти остальным. Поэтому по каждому – лишь несколькими штрихами, как у Р. М. Рыльке: "Прикоснуться, пометить, не больше"…
 
1.       Эрнест Стефанович. Высокая форсировка: Стихи. – Вильнюс: Вагa, 1983. – 40 с.
 
На второй странице:
Главный мотив книги стихов начинающего русского поэта, живущего в Литве, – неразрывность вдохновенного труда и активной духовной жизни лирического героя.
 
На четвертой страницы обложки под портретом:
ЭРНЕСТ АЛЕКСАНДРОВИЧ СТЕФАНОВИЧ род. в 1933 г. в гор. Борисове Минской обл. Прошел путь от поездного кочегара до руководителя предприятия.
Стихи публиковал в журналах "Рабоче-крестьянский корреспондент", "Нева", "Аврора", в газетах "Советская Литва", "Комсомольская правда" и др.
В 1982 г. по итогам Всесоюзного конкурса на лучшее произведение о железнодорожниках цикл стихотворений "Высокая форсировка" удостоен Поощрительной премии и Диплома Союза писателей СССР, МПС и ЦК профсоюза.
 
2. Э. А. Стефанович. Дорогу выбери железную: Очерки о профессии. – Каунас: Швиеса. 1986. – 48 с., илл.
 
На четвертой странице:
Издание содержит подборку популярных рассказов о профессиях железнодорожного транспорта. Молодым предлагается –
       Из класса школьного – в рабочий,
       От книг – на рельсовую сталь,      
       Где поезда поют-грохочут,
       Собой распахивая даль!
Из класса школьного – в рабочий,
Где перед каждым – Магистраль!
 
3. Эрнест Стефанович. Откровенная прицепка: Сатирические стихотворения. – Вильнюс: Вага, 1990. – 149 с., илл.
 
На второй странице:
ДИПЛОМ с отличием
от всех прочих дипломов
поскольку выдан не
Министерством Высшего Образования,
а
КРОКОДИЛОМ
удостоверяет, что его владелец
Стефанович Э.,
проявивший аллигаторову агрессивность
и почти щедринское литературное дарование
в борьбе с социальным злом и
и отдельными, часто встречающимися людскими пороками,
удостоен высокого сатирыцарского звания
ДРУГ КРОКОДИЛА и принят в действительные члены

 

 

Члены жюри конкурса "Трусцой на Парнас":
                               Главный редактор журнала "Крокодил" (А. Пьянов)
                                   Ответственный секретарь (В. Победоносцев)    
                                   Литконсультант, поэт-сатирик (Ф. Ефимов)
 
На предпоследней странице:
Новая книга русского поэта Э. Стефановича !1933), живущего в Литве. Активная жизненная позиция автора иронически отточенных миниатюр – в жестком "пассажирском" отношении к недостойным попутчикам, в остроумных иносказаниях, диалогиках и бывальцах, в "перекличном" и "шедеврализмах", в других оригинальных проявлениях дефицитного у нас во все времена жанра смеховой культуры.
 
4. Эрнест Стефанович. Пробуждение: Стихи для детей и юношества. – Вильнюс: Витурис, 1990. – 128 с.
 
На третьей странице под портретом:
…Есть ли более "нехозрасчетные" понятия, чем душевная доброта, искренность, порядочность, сочувствование всему живому?

 

Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души"…
В сравнении с радостной болью э т о г о такой малостью выглядит очередной "перегиб" нашего духовного обнищания – еще и материально платить за право ласкать читательские души!
 
На последней странице:
Сборник стихотворений поэта Э. Стефановича (р. 1933), живущего в Литве и пишущего на русском языке. Известный лирическими стихами первой книги "Высокая форсировка" ("Вага", 1983), юмором и сатирой второго сборника поэзии "Откровенная прицепка" ("Вага", 1990), на этот раз автор обращается к мотивам пробуждения природы и общества, человеческой души и сознания, посвящает новое произведение молодым.
 
5. Эрнест Стефанович. Собака на метле: Сатира и юмор (стихи).– Вильнюс: Гос. изд. центр, 1992. – 184 с.
 
На второй странице:
Автор трех оригинальных и трех коллективных сборников поэзии, Э. А. Стефанович (1933) в новой книге с присущим ему чутьем юмориста собирает в живописные подборки обнаруженное в многообразии пространства и времени "то, что нужно и можно подмести", лирикой сатирика смягчает критические краски до самоиронии.
 
На третьей странице под портретом:
О д и н   и з   г е р о е в   э т о й   к н и г и:
– Вам никогда не достичь своей цели в жизни, если будете портить людям настроение и выставлять их в смешном виде!
А в т о р:
                   Я выбрал сам судьбу такую
                   И не жалею – проживем!
                   Хоть смерть свою встречать рискую
                   С таким характером вдвоем...
 
На четвертой странице:
М н е н и е   д р у г и х   п р о ф е с с и о н а л о в:
Андрей ВНУКОВ
Дефицитен ныне сам жанр поэтической сатиры… И вот – новая надежда – рецензируемая рукопись…
Леонид ЛЕНЧ
В рукописях Э. Стефановича немало хороших и доходчивых сатирических стихотворений в 8-4 и даже в 2 строки…
Человек (и поэт) он несомненно одаренный… Я – за издание сборника стихов сатирика Э. Стефановича…
Алексас ДАБУЛЬСКИС
Автору не занимать ни тематики, ни изобретательности. Какое множество окказионализмов! А это очень важно для данного жанра. Следует отметить также остроту взгляда, меткость, художественную выразительность, культуру стиха… Желаю успеха у читателей.
 
6. Эрнест Стефанович. Инерция: Иронические и лирические стихи. – Вильнюс: Гос. изд. центр, 1992. – 160 с., илл.
 
На второй странице:
Сложилось несколько сборников стихотворений русского писателя из Вильнюса Эрнеста Стефановича (р. 1933 г.). Пришла пора и добрая воля делать прозу. А стихи, будто следом бегут, пишутся. По инерции? И вот – поэтические юморески. Сатира – разуверившаяся нежность. И лирика сатирика, которая вера. В человека, в его чувство юмора…
 
7. Эрнест Стефанович. Ее объекты: Сатира и юмор (проза). – Вильнюс: Издательский центр "ЛГ", 1993. – 304 с.
 
На второй странице:
В новой книге автор вновь с присущей ему юморезкостью клеймит объекты сатиры. Невзирая на то, что сам сделал их героями этих рассказов, объединенных неравнодушием автора и занимательностью жанра. И сам смеется. Потому что юмор и сатира для него – это угол зрения, под которым видится жизнь. А так-то он хороший. Чего и другим желает…
 
8. Стефа Нович. Ха-ха-дозки: Сатира и юмор (стихи и проза). – Вильнюс: Издательское агентство "ВП", 1995. – 256 с., илл.
 
На второй странице:
Что лучше для лечения людских пороков – аллопатичные дозы нравоучительных эпопей или гомеопатические дозки иронических миниатюр – кто знает? У автора "Хаха-дозок", русского поэта и прозаика, живущего в Литве, Эрнеста Александровича Стефановича – давняя любовь к малым формам сатиры и юмора. Реализованная на страницах нескольких книг, написанных в этом популярном жанре, она вызвала ответное понимание неравнодушных читателей. На их заинтересованный прием для врачевания послесовковых синдромов рассчитаны шедеврализмы и нового сборника.
 
                                          * * *
…Надо только, чтобы этой сатирической микстуры, приготовленной из желчной эссенции, было в "аптеках" нашего литературного мира как можно больше. Сатира пока еще – очень большой дефицит. (Э. Межелайтис)
 
9. Стефа Нович. Крестики-нолики: Сатира и юмор (стихи и проза). – Вильнюс: Ротас, 1998. – 224 с., илл.
 
На второй странице:
Несмотря на окончание века не кончается вечная борьба Добра со Злом. Значит ли это. что Добро машет кулаками? Нет и нет – оно просто смеется. Смеется и над известной сентенцией, и над самим Злом. Потому что единственным оружием Добра всегда была и будет околосмехица – юмор, ирония, сатира…
Единственно, что ему необходимо – это авторское снабжение традиционным оружием. В том числе, и в виде предлагаемого сборника юмористических Сте-фацеций и Эрн-естизмов:
                   Стефацеция – (с лат.) шутка;
                   Эрнестизм – игра рассудка…
Так что – берите, организуйте диверсии и взрывы смеха, веселитесь, будьте добры!
 
10. Эрнест Стефанович. Во славу дома твоего: Очерки истории и людских судеб. – Славянск: Печатный двор, 2004. – 310 с., илл.
 
На второй странице:
Кроме авторских слов в прозе и поэзии, воспевающих героику труда железнодорожников, в книге использованы архивные очерки о людях депо:
Б. Аксельрада, Д. Алдакимова, А. Бурлака, К. Клименко, В. Мартыненко, – которые интересны не только содержанием, но незабываемой манерой, дополнительно характеризующейвсе более забываемое время.
 
На третьей странице:
     "Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя следов. Мы ленивы и нелюбопытны…" – писал А. С. Пушкин. В локомотивном ордена "Знак Почета" имени П. Ф. Кривоноса депо Славянск не согласны с классиком.
     Настоящее должно обращаться к прошлому во имя будущего. Воплощением новаторских традиций, у истоков которых стоял великий земляк славянцев Петр Кривонос, стал ежегодный праздник деповчан "Эстафета поколений".
     В этой книге – неравнодушные слова о замечательных людях, продолжающих неустанно трудиться во славу своего дома – передового на Донецкой магистрали предприятия, возникшего 135 лет назад на главном стратегическом направлении грузовых и пассажирских перевозок индустриального востока Украины.
     Верим, что у коллектива великая будущность, как у всего, что имело великое прошлое.
 
На странице 263 (с дополнениями прежнего текста новой на 1 апреля 2006 года информацией):
 
В двух словах все, чему я научился в жизни: она проходит. Счастье – что дорогой с мужественным эпитетом – железная…
 
      Серьезно:
 
       Окончил Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта и Вильнюсский университет. Работал помощником машиниста и машинистом паровоза, тепловоза и электровоза, старшим инженером и мастером, заместителем начальника и начальником локомотивного депо,  преподавателем технических учебных заведений.
       Человеческий мир делит на людей, познавших радость вождения поездов, и пассажиров. На людей творческих и потребляющих плоды созидательного труда.
       Отделил себя от прочитанных книг первой написанной в 1983-м. Всего же издал двадцать. Участвовал в пяти коллективных сборниках прозы, поэзии и экслибрисов. Член Союза писателей России и Международного СП "Новый Современник". Член Координационной коллегии Ноосферной духовно-экологической Ассамблеи мира
        Призер Всесоюзного конкурса на лучшее литературно-художественное произведение о железнодорожниках (1982).
       Дипломант Всесоюзного конкурса ВС НТО на лучшее решение по созданию технических средств обучения (1986).
       Дипломант Всесоюзного конкурса ВО "Знание" на лучшие произведения научно-популярной литературы (1988).
       Дипломант Всесоюзного конкурса журнала "Крокодил" "Трусцой на Парнас" (1989).
       Дипломант Всесоюзного конкурса ВНМЦ профтехобучения молодежи на лучшие учебно-наглядные пособия (1990).
       Лауреат и призер двух литературных премий литературного сайта "Русские рифмы" (2005).
       Лауреат конкурсов международного литературного портала "Что хочет автор" в трех номинациях, призер – в девяти.
       Обладатель Национальной литературной премии "Золотое Перо Руси" (2005).
     
      Не очень серьезно:
       
     Стефанович Эрнест, но крещен Александром (в 2001 году). Кроме Ф. И., имею О., собственное лицо, средний рост, низкий доход, но высокое образование, детей, совесть и еще много чего, мало способствующего творчеству. Так как имя означает "серьезный", то на обложках иронических книг прячусь за псевдонимом – Стефа Нович.           
     Угораздило появиться на свет с первым криком акушерки двадцать шестого марта в год Петуха прошлого века. Теперь, как Овен, легкомысленно откладывая кончину, копчу его до возраста, когда есть о чем вспомнить и пожалеть, и есть чем, но умирать не стыдно. Не то, что пожилой, а пожил – ой-ой-ой!
     Промышлял на железных дорогах. Куда ни попадал, все сходило. Но с рельсов не сошел. Весело катался в кабинах, гордо ходил в кабинетах. И докатился. До нудной работы над словом. И дошел. До членства в творческих Союзах.
     Когда знал и умел, работал. Когда знал, но не умел, учил. Когда понял, что не знает и не умеет, в поисках известности накармузькал много учебников и столько же литературно-художественных книг. Наградой были оборотные стороны тоже многих медалей. Но жертв, разрушений нет.
     До этого помнил и то, что было, и то, чего не было. Скоро буду вспоминать лишь второе. Потому что ничего не дается даром: за каждое ничего приходится платить. И возникает чувство, что уже жил. И мучительно стыдно. Но никаких шансов вырваться с этого света живым не было, нет, и не будет.
 
11. Эрнест Стефанович. Сидячая работа: Роман. – Славянск: Печатный двор, 2004. – 322 с., илл.
 
На второй странице:
Книга традиционной и эпистолярной прозы поэта, члена Союза писателей России. Не только о ведущей мужской профессии, неволе и парадоксе веревочек влюбленности, "разложенных на разные дороги", но и о вечной связи любви и творчества. Насколько плодо­творной оказалась эта связь для героев романа, – вопрос, ответить на который будет интересно каждому, испытав­шему наслаждение Творчества и Любви.
 
                                          Вам посвящаю, всех любя,
                                     Слова, сюжеты, рифмы, имя,
                                         Тем завещая всем себя –
                                         Всего и поровну с другими.
 
На четвертой странице обложки под портретом:
Выкопировка из передовой статьи "Современная литература: традиция, проблемы и взгляд в будущее" главного редактора газеты Союза писателей России "РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ" Николая Дорошенко (№ 23, декабрь 2002 г.):
"...в эти годы появились новые значительные поэтические и прозаические
произведения, новые яркие имена. И чем упрямей нам внушалась мысль о том, что в
своей стране мы – иностранцы, тем отчетливей мы понимали свою великую значимость
для будущего духовного исцеления России.
Трудись, и однажды, пронзив чернозем,
Почувствуешь землю живую живьем:
Червей, словно вены дрожащие, в дерне
И в черной работе окрепшие корни,
И затхлый и сладкий до горечи дух, –
И кратко подумаешь, чуть ли не вслух,
Что в этом и суть, как артерии жизни, –
Крепить для людей черноземы Отчизны...
Эти стихи написаны Эрнестом Стефановичем – нашим коллегой из литовской секции
Калининградской региональной организации СП России. Не думаю, что в Литве
русскому поэту живется лучше, чем в российской глубинке. Но – тем больше
необыкновенно спокойного, как перед Богом, мужества в каждой строке этого
замечательного поэта, нашего современника..."
 
Заключая парад аннотаций, обрадую читателя тем, что не буду отвлекать его от творчества созерцанием на этом плацу еще и немалого отряда представлений и отзывов о публикациях в пяти коллективных сборниках и литературных журналах Москвы, Ленинграда-Санкт-Петербурга, Вильнюса, Калининграда, Нью-Йорка, а также несчетной оравы газетных реплик.
До встречи. На ниве Творчества и Любви!  
 
 
 
 
 
 
   
 
К разделу добавить отзыв
От Мая
...читала.
класс!!!!
19/04/2009 12:10
<< < 1 > >>
Все права принадлежат автору, при цитировании материалов сайта активная ссылка на источник обязательна